Миссия в Москву. Воспоминания доверенного лица президента Рузвельта о советской стране, ее лидерах и народе. Совершенно секретные донесения Белому дому - Джозеф Эдвард Дэвис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В нашей беседе случилось несколько забавных моментов. В ходе разговора я объяснил, что всегда давал понять членам советского правительства: я капиталист. Это для того, чтобы не возникало никаких недоразумений относительно моей точки зрения. «Да, – сказал он, смеясь, – мы знаем, что вы капиталист, в этом не может быть никаких сомнений». Тогда я откровенно объяснил свою точку зрения – что лично я, как и многие другие капиталисты, или, скорее, индивидуалисты, в Соединенных Штатах сочувствуем тому, что они пытаются сделать; что мы тоже хотели бы иметь более справедливое распределение богатств, но у нас в Соединенных Штатах это получается лучше, чем у них в России. Мы придерживаемся лучших принципов и пытаемся устранить худшее в процессе эволюции. Простому человеку мы даем больше, чем они, мы придерживаемся тех свобод, которыми дорожим, и в то же время стремимся добиться более справедливого распределения богатства и большего равенства возможностей, экономических и социальных, для людей обездоленных.
В качестве иллюстрации того, как именно распределяется богатство, я спросил: «Как вы думаете, сколько из всего имущества миссис Дэвис достанется государству, а сколько – ее детям и наследникам?» Сталина этот вопрос явно заинтересовал. Я продолжил: «Более 80 процентов достанется федеральному правительству и правительству штата, а менее одной пятой ее имущества достанется ее детям; в моем случае более 50 процентов достанется государству и менее 50 процентов – моим детям». Я спросил его: «Как вы полагаете, сколько я ежегодно плачу государству одного только подоходного налога, даже с учетом моей зарплаты как государственного чиновника? Так вот, более 60 процентов; в то время как госпожа Дэвис платит более 72 процентов». Это, очевидно, удивило г-на Сталина, так как он с улыбкой посмотрел на Молотова, а тот в ответ кивнул.
Конечно, я пишу это с уверенностью, что никто из вас не станет об этом никому рассказывать. Но я подумал, что это будет интересно и ценно для тебя в последующие годы; ведь это честная и объективная картина личности человека и условий, в которых я с ним познакомился.
Почему он сделал такое исключение в случае с американским послом? Из того, что он сказал и что оставил невысказанным, я понял примерно следующее: прежде всего, данное правительство в самом деле испытывает добрые чувства к Соединенным Штатам. Под этим следует понимать, что российский народ проявляет доброжелательность и испытывает дружеские чувства к американскому народу. В принципе у нас нет ничего, что они хотели бы взять себе, и ничего из того, что есть у них, не хотели бы забрать мы, и такое ощущение, что вооруженное столкновение между двумя странами попросту невозможно. Далее, из того, что мне говорили, следует, что они остались под большим впечатлением от моей работы и моего к ним отношения. Сталин расспрашивал меня о впечатлениях от их индустриального прогресса. Я ему все рассказал. Он отметил, что я, вероятно, знаю теперь о них больше, чем любой иностранец, и, возможно, не меньше, чем кто-либо в Советском Союзе, потому что я делал всестороннее освещение увиденного и получал самую свежую информацию. Очевидно, мой неподдельный интерес и работа произвели на них большое впечатление. Прилагаю копию речи наркома иностранных дел Литвинова в доме на Спиридоновке во время ужина, который правительство устроило на днях в нашу честь по случаю нашего отъезда. Его речь как раз освещает описанную сторону дела. Она откровенна, и, несмотря на некоторую лесть, я уверен, он сказал именно то, что думал.
С другой стороны, думаю, на них произвели впечатление объективность моей точки зрения и усилия, которые я приложил, чтобы добыть факты и основывать выводы на том, что знаю лично.
Они говорят, что впечатлены моей честностью, поскольку, конечно, в частных беседах с ними я занял жесткую и откровенную позицию и подверг критике их систему по сравнению с нашей, как в политическом плане, так и в применяемых методах. Однако я такую позицию высказывал в неразрывной связи с терпимостью и признанием того, что каждый имеет право на собственное мнение и что никто не может быть догматиком или агрессивно утверждать, что лишь в его голове царит полная непогрешимость. Все они говорили об этом. Я слышал это даже из Лондона. Леди Уильямс Тейлор рассказала мне о том, как отзывался посол России. Тот сказал: «Нам нравится Дэвис. Он не согласен с нами, но мы считаем его честным человеком».
С любовью,
отец
Москва, 10 июня 1938 года
_________________________________
МИССИС МИЛЛАРД ТАЙДИНГС
Дражайшая Элеонора!
Мое последнее письмо было адресовано Бижу, и я был вынужден прекратить его диктовку, потому что меня прервали по срочному делу. Только сейчас я смог возобновить рассказ о происходящем после нашего возвращения в Москву. А дел было немало!
Судя по всему, моя встреча со Сталиным произвела в дипломатическом корпусе настоящую сенсацию. «Удивительно!», «Уникальное событие в дипломатической истории последних двадцати лет» и т. д. и т. п. Таковы лишь некоторые из комментариев. Любопытство корпуса вызывало улыбку.
Было много прямых и косвенных подходов к этой теме со стороны различных послов и советников посольств. Дело дошло даже до кое-кого из заместителей послов. Британский поверенный (Верекер – кстати, восхитительный человек) прямо запросил о встрече, так как он, очевидно, получил соответствующий запрос от своего правительства, «а его посол находился в отпуске».
Было совершенно очевидно, что в ход идут всевозможные догадки и необоснованные предположения. Поэтому я выступил в прессе с коротким интервью, которое ты, несомненно, читала. Я весьма пространно подтвердил то же самое своим дипломатическим коллегам, употребив большое количество слов, но не особенно вникая в суть. Ведь, в конце концов, это не их дело, а моя обязанность по случаю не говорить (тем более на семи разных языках), а если и делать это, то только во время доклада президенту или госсекретарю.
Вечером 7 июня министр иностранных дел Литвинов дал в нашу честь большой ужин,
