Тайна гибели Лермонтова. Все версии - Вадим Хачиков

Давайте-ка отправимся вслед за ними к подножию горы Железной, где среди густого леса стоит всего десяток-другой домов, большей частью турлучных или деревянных, и красуются ванны в войлочной кибитке. Мы встретим там немногочисленных жителей и редких лечащихся. Из знакомых нам лиц, кроме Лермонтова со Столыпиным, увидим только женскую половину семейства Арнольди – мачеху Александра и его сестру, которые с нетерпением ждут в гости своего лихого гусара. Он пока еще лечится в Пятигорске, но сегодня обещал навестить их и, быть может, уже тронулся в путь.

Чем были заняты Лермонтов со Столыпиным? Прибыв накануне, они явно отдыхали после дороги. И пошли покупать билеты на ванны лишь сегодня поутру. Вот уж это мы знаем совершенно точно. В «Книге дирекции Кавказских Минеральных Вод на записку прихода и расхода купаленных билетов» имеется запись, сделанная именно 15 июля: «г. поручику Лермонтову пять билетов на ванны №№ 1 и 2 по 50 коп. билет на 2 руб. 50 коп.». Следом – запись о приобретении пяти билетов капитаном Столыпиным. Так что мы можем быть уверены: о предстоящей дуэли они не знают и собираются спокойно, без помех, заняться лечением.

О том, что Мартынов жаждет немедленной дуэли, которая должна состояться сегодня же, им сообщает Михаил Глебов. В литературе о дуэли встречаются суждения, что Лермонтовде был извещен о дуэли запиской, посланной со слугой или кем-то из навестивших его знакомых. Но, согласитесь, доверять столь деликатную информацию слуге – верх легкомыслия! И посвящать в тайну знакомых – значит подвергать лишних людей опасности судебного преследования. Недонесение о готовящейся дуэли, как мы знаем, по законам Российской империи считалось уголовным преступлением.

Нет, это обязательно должен был сделать секундант. Потому-то Глебов, несмотря на больную руку, и отправился в путь, чтобы сообщить Лермонтову оговоренные им с Васильчиковым условия, время и место поединка, а также пункт, где они, дуэлянт и его секундант, должны встретиться, чтобы вместе явиться на поединок. Для этой цели был выбран ресторан Рошке в колонии Каррас – так было удобнее всего.

И еще одно дело привело Глебова в Железноводск – необходимость договориться со Столыпиным об имевшихся у того дуэльных пистолетах. Представляется, что Столыпин, как и Лермонтов, не слишком верил в то, что дуэль состоится, и не стал брать с собой в Железноводск ящик с пистолетами. А значит, вынужден был отправиться с Глебовым в Пятигорск, чтобы взять их на оставленной пока за собой квартире и передать секундантам. Но не исключено, что пистолеты все же находились в Железноводске, и тогда Глебов со Столыпиным выехали оттуда, прихватив их с собой. Говорить с уверенностью и о приезде Глебова в Железноводск, и о его возвращении вместе со Столыпиным позволяет свидетельство Александра Арнольди, который видел их обоих, едущих из Железноводска в Пятигорск.

Помните: знакомясь с этим гусаром-гродненцем, мы отмечали, что его воспоминания кажутся противоречащими достоверно известным фактам. Но это случилось из-за перепутанного им (писал-то он воспоминания сорок лет спустя) времени своего выезда из Пятигорска. Если же исправить время вояжа Арнольди, то все становится на свои места. Тогда не подлежит сомнению, что на дороге в Железноводск он встретил Глебова и Столыпина, ехавших оттуда.

Мы забежали несколько вперед – ведь утро в Железноводске еще продолжается. И к Лермонтову, очень возможно, приехали еще гости – те самые, которых мы видели рано утром по железноводской дороге. Об этой поездке мы узнаём из письма Екатерины Быховец – «прекрасной смуглянки», как называл ее Михаил Юрьевич. Если письмо подлинное, во что хотелось бы верить, то мы можем с уверенностью назвать гостей, посетивших Лермонтова в то утро. Кроме самой Кати и ее тетки Обыденной это Михаил Васильевич Дмитриевский, Лев Сергеевич Пушкин и юнкер Александр Бенкендорф.

Здесь нужно рассказать об этом письме, до сих пор порождающем немало споров, подробнее.

Оно было обнаружено через полвека после событий. В 1891 году на толкучке в Самаре ученик реального училища В. Акерблом приобрел у букиниста какую-то книгу, в которую было вложено письмо, завернутое в листок бумаги с надписью «Письмо Катеньки Быховец, ныне госпожи Ивановской с описанием последних дней жизни Лермонтова». Письмо было отправлено редактору журнала «Русская старина» М. Семевскому. Тот опубликовал его, предварительно показав биографу Лермонтова Висковатову, который нашел письмо интересным и не выразил никаких сомнений в его подлинности. Зато такие сомнения высказал тогда же другой биограф поэта, Мартьянов, правда все же использовав в своем биографическом труде кое-какие факты, описанные Катей.

С тех пор практически все исследователи и биографы Лермонтова в своих работах опирались на письмо Быховец, не подвергая сомнениям приведенные в нем факты. Лишь в 80-х годах минувшего века появились материалы, утверждающие, что письмо это – позднейшая подделка. Их авторы – Е. Рябов и Д. Алексеев – ссылались на странные обстоятельства его обнаружения, на некоторые противоречия и несуразности в тексте, на несоответствие приведенных в нем фактов тем, что известны по воспоминаниям других мемуаристов. Был указан даже наиболее вероятный автор подделки – П. П. Вяземский, ранее сфабриковавший и опубликовавший фиктивные письма и воспоминания француженки-путешественницы Адель Омер де Гелль, которая якобы была последней любовью Лермонтова. В последнее время противником подлинности письма Кати Быховец выступил Н. Н. Серафимов.

Нужно признать: убедительно доказанная версия о том, что письмо Кати Быховец – поддельное, нанесла бы лермонтоведению тяжелый удар. Понятно поэтому, что появились и защитники подлинности письма Кати, во главе которых выступил известный лермонтовед В. А. Захаров. Любопытно, что в наши дни ведущие биографы поэта снова оказались по поводу этого письма на противоположных полюсах мнений. Правда, сегодня обе стороны вооружены фактами, которыми не располагали Висковатов и Мартьянов. Но спор так и остался незавершенным. Вероятно, все дело в том, что большинство аргументов каждой стороны ее противники способны оспорить.

А нельзя ли отыскать такие, против которых спорить трудно? Например, изложенные в письме факты, которые могли или, наоборот, не могли быть известны мистификатору. Так, описывая поездку в Железноводск, состоявшуюся 15 июля, Быховец называет среди своих спутников Дмитриевского, Льва Сергеевича Пушкина и юнкера Бенкендорфа. На обратном пути, по словам Кати, все они вместе с Лермонтовым обедали в колонии Каррас.

О том, что Лев Пушкин обедал с Лермонтовым за несколько часов до его гибели, никто из современников не упоминал, кроме некоего Полеводина, письмо которого стало известно в XX столетии. Мистификатор об этом, естественно, никак не мог знать. Как и о том, что поэта в Железноводске посетил Дмитриевский. Этот факт стал известен только из воспоминаний однополчанина Лермонтова по Гродненскому гусарскому полку А. Арнольди, которые в те годы, когда могла быть изготовлена фальшивка, еще не были опубликованы и, следовательно, не могли быть известны мистификатору. Что касается юнкера Бенкендорфа, то в одном из воспоминаний, опубликованных в 70-е годы XIX века, вскользь говорится о том, что к вечеру 15 июля этому болезненному молодому человеку было плохо после верховой прогулки в жаркий день. «Выудить» из массы публикаций той поры столь мелкий факт только для того, чтобы назвать среди спутников Кати мало значащую для поэта фигуру, мистификатор, конечно, мог, но зачем бы стал это делать? Едва ли ему было известно и о родстве Екатерины Быховец с упоминаемой в письме Обыденной – вникнуть в такие тонкости Катиной биографии, пожалуй, было не под силу даже многомудрому Вяземскому.