Тимьян и клевер - Ролдугина Софья Валерьевна

Девицы переглянулись и захихикали. И это словно плотину сорвало. Возгласы послышались со всех сторон – Киллиан не успевал даже понять, кто говорит – казалось, что все со всеми.

– Вы слышали, слышали? Сирше и Фэлану послали приглашение!

– А они не явились!

– Видно, дом милее!

– Видно, Фэлан разлюбил танцы!

– А вы слышали, слышали? Золотой змей из топей говорил, что проглотит город!

– Да как бы город его не проглотил!

– Двенадцатый колдун сбежал из Тейла!

– Не видать им теперь сестры – сестра лишь к двенадцати братьям придёт!

– Не сестра, так невеста!

– Не невеста, так сестра!

Каждая фраза сопровождалась хохотом, словно это были невероятно смешные шутки. Айвор не смеялся, правда – только хихикал по-девичьи, прикрывая рот ладошкой, и шёл упрямо вперёд, выглядывая кого-то в толпе. Лишь однажды он остановился и приветственно взмахнул рукой. Ему ответил жестом коронованный юноша дивной красоты, одетый по последней моде за исключением двух вещей: на нём был длинный, широкий плащ из рыжего меха с глубоким капюшоном и ботинок на одной ноге, а на другой – сапог. Юноша сидел прямо на полу, у колонны, подогнув под себя ногу, а рядом лежал, положив ему голову на колено, крупный чернобурый лис.

Другой раз Киллиан замешкался сам, когда загляделся на пышную волну светлых волос, сияющих, точно солнце на закате. Они были слегка прижаты венцом тонкой работы из переплетающихся металлических листьев.

«Красавица…» – пронеслось у него в голове.

Но тут «красавица», точно расслышав, обернулась и сердито уставилась в упор дивными золотыми очами. Киллиан сглотнул и понял вдруг, что бесцеремонно пялится на юношу, весьма высокого и сильного с виду, хоть и изящного. Тот усмехнулся и сделал полшага назад. За плечом у него сгустилась тень и приняла облик светловолосого фейри в простой тёмной одежде. Лицо у того, второго, было добрым, ангельским. Губы – тонкими, розоватыми, глаза – серыми и ясными, взгляд спокойным… Но Киллиана пробрало вдруг могильным холодом.

– Не бойся его, – мягко произнёс Айвор, притягивая к себе компаньона. В кои-то веки тот не возражал. – То был господин теней. Только дети пугаются ночного мрака, а ты – взрослый мужчина, прелестный мой друг, как ни прискорбно признавать… Идём. Я слышу сестру; неплохо было бы нам перемолвиться словом.

– А какая она, твоя сестра? – шепнул Киллиан, слегка наклоняясь, и его окутал тёплый, сладкий древесный аромат, от которого сердце в груди жалко трепыхнулось. – Похожа на тебя?

– Нет, что ты, – белозубо улыбнулся Айвор. – Намного красивее.

В первый раз бесстыжий колдун-фейри похвалил чью-то красоту, кроме своей, и потому Киллиан ждал чего-то совершенно невероятного. И впрямь, вскоре сам воздух вокруг изменился. Повеяло холодом и свежестью; фальшивый синеватый ледок под ногами подёрнулся инеем. В голове слабо зазвенело, точно от большой высоты, и единственной надёжной точкой опоры была рука компаньона, по-девичьи тонкая, но сильная. Поблекли яркие наряды фейри, потускнели волосы, глуше стал аромат цветов. Толпа всё редела и редела, пока не остались вокруг лишь девицы в белых кружевных платьях; лилейные плечи обнажены, очи опущены долу, ни шепотка, ни смешка – точь-в-точь снежные миражи.

– Сестрица, – произнёс вдруг Айвор с неподдельной нежностью, точно голосом лаская. – Долго же мы не встречались.

– Другой раз я бы посмеялась, любимый мой брат, и сказала, что для нас и сто лет пролетают как сон летней ночью. Но не теперь.

Прекрасные леди расступились, давая дорогу девчушке лет двенадцати, не больше. Кожа у неё была белая, волосы – багряные с золотым; один глаз – голубой, как озеро под ясным небом, а другой – зелёный как мох. От плеч и до пола спускался плащ из паутины и тисовых веточек, и она куталась в него так, что видны оставались только самые мыски туфелек.

– Скоро ли истекает срок? – спросил Айвор тихо.

– Нынче весною, – отвечала ему сестра, не отводя взгляда. – Пора бы тебе решить… Впрочем, решать не тебе, да уже и решено всё, только ты упрямишься, – она вдруг бросила искоса взгляд на Киллиана и тут же вновь посмотрела на брата. – Но ты всегда был упрям. И сегодня снова пришёл не затем, чтоб отвечать на мои вопросы. Говори, чего хочешь.

Он не стал ходить вокруг да около.

– Позволь Шевонн, твоей новой кружевнице, встретиться с матерью.

– Нет.

– Я не прошу отпустить её. Разреши только им поговорить…

– Нет.

– Любезная моя сестра, – Айвор шагнул вдруг и положил девочке руки на плечи. Она вздрогнула, и на миг взгляд её стал таким же растерянным, как у обычного ребёнка. – Для любой смертной попасть к тебе в свиту – и счастье, и честь. Но прежде в тебе не было столько жестокости, а сейчас ты бестрепетно разлучаешь мать и дитя. И даже попрощаться им не даёшь.

Они стояли друг напротив друга – женщина, облачённая в самую тёмную ночь, бледная и спокойная, и девочка с потускневшим взглядом, полным невыразимой, всеведущей печали. И ни слова ещё не прозвучало, а Киллиан уже понял: сестра не сумеет отказать Айвору.

– Любовь застилает тебе глаза, – тихо произнесла она. – Любовь к людям, которые оставили тебя, которые никогда о тебе не вспомнят. Ты раздаёшь себя по глотку, чтобы утолить их жажду. Но если раньше ты был источником, то теперь стал чашей. Тебя осушат и оставят пустым. Ты не вернёшь былого. Но то, что есть, можешь ещё сохранить.

Она говорила, и сердце у Киллиана заходилось от боли, рвалось из грудной клетки, точно живое. Тисовая веточка на шнурке, под рубашкой царапала кожу – хрупкая, сухая, омертвелая.

Айвор выслушал сестру до конца – и улыбнулся так, словно знал свою судьбу до последнего вздоха и принимал её.

– Сохранить, да… Вот только зачем?

Она отшатнулась, как от пощёчины, и отвернулась, отталкивая брата.

– Довольно. А ты, Киллиан Флаэрти, – голос у девочки стал ниже и огрубел, – отыщи свою Шевонн сам. Она среди моей свиты. Дозволяю тебе получить от каждой девы один танец или один поцелуй. После скажешь, которая из них Шевонн. Угадаешь – так и быть, отпущу её к матери.

Сказала – и как сквозь землю провалилась, оставив после себя лишь горсть сухих тисовых листьев-иголок на затянутом инеем полу. Холод отступил, и снова накатил густой запах цветов, но на сей раз отчего-то с примесью дымной горечи и прелой травы. Девицы белом вдруг точно оттаяли и, словно кокетливые фермерские дочки, что у колодца строят глазки заезжему офицеру, принялись прятаться друг за дружкой, хихикая и меняясь местами с такой скоростью, что голову повело. Широкие кружевные юбки и шлейфы метелью стелились по воздуху.

– Целовать этих красавиц не вздумай, – снисходительно посоветовал Айвор, поглядывая на компаньона из-под ресниц, и стряхнул иней с корсажа. – Замёрзнешь. Ну, что ж, удачи, мой прелестный друг.

– Ты уходишь? – встрепенулся Киллиан. Изморозь у него под ногами потемнела, превращаясь в жирные хлопья пепла. – Разве не поможешь мне?

– Ты и сам справишься, – усмехнулся компаньон и вдруг по-кошачьи повёл носом. – А мне пора, гм, повидаться со старыми приятелями, – добавил он, боком отступая и оглядываясь по сторонам… и врезался на полном ходу в широкоплечего верзилу.

Да так и замер.

– Какой сюрприз, дорогой кузен, – вкрадчиво произнёс верзила. Тембр у него оказался низкий, пробирающий до костей. Багровые, как загустевшая кровь, длинные волосы стояли дыбом, ещё порядочно добавляя росту. С головы до ног незнакомец был облачён в красное и серое, точно угли просвечивали сквозь остывающую золу. Запах терпкого дыма и сырой листвы стал нестерпимым. – Прячешься от меня? Ну-ну.

Улыбка Айвора из весьма бледной превратилась в ослепительную.

– Прячусь? О, не льсти себе. Кстати, как дела в Эн Ро Гримм? Дым и тление, предательство и смерть? Всё так же текут реки крови? Занятное, думаю, зрелище, опиши-ка его в письме, прочитаю как смогу, лет через тридцать. А теперь – прошу простить, мне пора. У Эйлахана чудное вино.