Леди в саване - Брэм Стокер

Но тут страшная мысль пронзила мой ум и вмиг обратила мою радость в отчаяние, а мое ликующее сердце похолодело.

«Если она реальная женщина, то она подвергается еще большей опасности, чем прежде, — теперь, оказавшись в руках турецких бандитов. Для них женщина все равно что овца; и если они не смогут доставить ее в гарем султана, то предпочтут убить ее. И тогда им будет легче спастись. Освободившись от нее, отряд сможет разделиться, и тогда кто-то, в одиночку, будет иметь шанс добраться до турецкой земли, чего отряду не удастся. Но даже если они и не убьют ее, убежать с ней — значит обречь ее на худшую участь из возможных. Гарем турецкого султана! Пожизненное унижение и отчаяние, сколько бы ни длилась ее жизнь, — вот что такое гарем для христианской женщины. А для той, которая только что счастливо обвенчалась и которая оказала своей стране столь великую услугу, такая страшная жизнь в позорном рабстве будет невыразимой мукой.

Ее надо спасти, и немедленно! Похитителей надо схватить — как можно быстрее и неожиданно, так, чтобы у них не было ни времени, ни возможности причинить ей вред, что они, несомненно, сделают, если почувствуют опасность.

Вперед, вперед!»

И всю ту чудовищную ночь мы мчались вперед, продираясь сквозь густой лес.

Погоня превратилась в гонки — кто быстрее: горцы или я. Теперь мне стали понятны чувства, воодушевлявшие их и выделившие их даже среди таких же пылких по натуре соотечественников, когда разнеслась весть об угрозе воеводине. С этими мужчинами было не просто тягаться даже мне, как бы ни был я силен; я напрягался безмерно, иначе они бы обогнали меня. Они были хитры, как леопарды, и так же проворны. Их жизнь проходила в горах; умом и сердцем они теперь предались привычному делу — охоте. Не сомневаюсь, что, если бы ценой смерти кого-то из нас можно было бы вызволить мою жену, мы бы сразились друг с другом за эту честь.

Наш отряд держался холмов на пересеченной местности, цель требовала преодолевать вершины холмов — так мы могли вести наблюдение за беглецами, которых преследовали, а также не допустить того, чтобы они обнаружили нас, и потом, нам надо было постоянно получать сигналы, посылаемые нам из замка и с разных высот, и вести ответную сигнализацию.

Послание от Властимира Петрова, архимандрита Плазакского, к леди Джанет Макелпи из Виссариона

июля 8-го, 1907

Господарка,

пишу Вам по поручению владыки и с позволения архиепископа. Имею честь познакомить Вас с отчетом о преследовании турецких лазутчиков, которые похитили воеводину Тьюту из высокого рода Виссарион. Преследование было предпринято господарем Рупертом, просившим меня присоединиться к его отряду по той причине, что мое, как он великодушно выразился, «прекрасное знание страны и ее народа» может сослужить им большую службу. Это верно, я прекрасно знаю Синегорию и ее народ, в среде которого прошла вся моя жизнь. Однако в таких обстоятельствах, как нынешние, не требуется каких-то «причин». Нет мужчины в Синегории, который не отдал бы свою жизнь за воеводину Тьюту, и когда синегорцы узнали, что она не мертва, как они думали, но всего лишь была в долгом трансе и что это ее выкрали бандиты, их обуяла ярость. И потому как мог я — тот, кому доверен монастырь Плазака, — колебаться в этот час? Ни в коем случае, я желал как можно скорее вступить в битву с врагами моей земли, и я хорошо знал, что господарь Руперт, с его сердцем льва, столь приставшим ему при его богатырском сложении, поспешает изо всех сил, так что за ним не угнаться. Но мы, синегорцы, не будем медлить, когда враг перед нами, и Восточная церковь не заставит себя ждать, когда Полумесяц грозит Кресту!

Мы не взяли с собой никакого снаряжения, никаких покровов — отправились, в чем были, никакой провизии — ничего, кроме наших кинжалов и наших ружей. Но прежде, чем мы вышли, господарь Руперт спешно просигналил с замковых стен и приказал доставлять нам пищу и боеприпасы из ближайших селений — туда, куда мы укажем по сигнальной связи.

Был полдень, когда мы отправились — всего десятеро крепких мужчин, ведь наш вожак не взял бы никого, кроме хороших бегунов, умеющих стрелять без промаха и заправски орудовать кинжалом. Мы двигались налегке и поэтому быстро. К этому времени по донесениям, поступившим благодаря сигнальной связи в Виссарион, мы уже знали, что враги наши не кучка жалких вояк. Хранителю зеленого исламского знамени[106] хорошо служат, и хотя турки подлые псы, нельзя отрицать их храбрость и силу. В самом деле, турки, когда они не нарушают границ Синегории, славятся своими отважными подвигами, но поскольку никто из тех, кто посмел рыскать в наших горах, еще не возвращался в свою землю, нам неведомо, как смельчаки-турки могут повествовать о битвах, которые вели с нами. Как бы то ни было, те, за кем мы гнались, оказались явно не жалкими трусами, и наш господарь, человек столь же мудрый, сколь и храбрый, призвал нас к бдительности и остерег, дабы мы не ослепли в своем презрении к врагу. Мы вняли его наставлениям, а доказательство тому — численность нашего отряда: десять синегорцев против двадцати турок. Но раз речь шла о большем, нежели наши жизни, то мы не рисковали. И с двенадцатым ударом башенных часов в Виссарионе восемь самых скорых на ногу синегорцев вместе с господарем Рупертом и мною ринулись в погоню.

Нам уже просигналили о том, что бандиты шли зигзагом, что их маршрут причудливо отклонялся во всех направлениях, под всеми углами. Но наш вожак проложил такой курс для нас, что мы смогли бы перехватить врага на главном направлении его движения, и пока мы не достигли той местности, мы не останавливались ни на миг — мчались изо всех сил день и ночь напролет. Воистину будто участники олимпийских состязаний в Древней Греции, мы соревновались друг с другом, но это было соревнование не жаждавших первенства, а стремившихся отличиться на службе отечеству и воеводине Тьюте. Впереди всех был господарь Руперт — настоящий рыцарь давних времен, не ведающий в своей мощи препятствий. Он постоянно побуждал нас не сбавлять скорость. Не останавливаться ни на миг. И часто он и я бежали бок о бок — ведь я, господарка, в молодости обогнал бы любого из синегорцев и даже сейчас, в случае надобности, поведу в атаку войско. Мы бежали, и иногда он расспрашивал меня о леди Тьюте, о пресловутой ее смерти — странной, как постепенно обнаружили мои ответы, смерти. Узнавая все новые и новые подробности, он все ускорял бег, будто одержимый демонами, а тогда наши горцы, которые, похоже, уважают даже демонов за их крепость и лихость, старались не отставать от него и уже сами казались одержимыми. Я же, оставленный в одиночестве покойно блюсти достоинство моего духовного сана, забывал о приставшем мне. В ушах звенело, глаза застилало кровавой дымкой, но я догонял самых быстрых.