Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Поэтому госпожа де Сен-Люк, несмотря на свою женскую проницательность, обманулась напускным безразличием Бюсси и пребывала в убеждении, что молодой человек впервые услышал имя Дианы де Меридор и оно не пробудило в нем ни воспоминаний, ни надежд. Он ожидает увидеть в Меридоре заурядную провинциалочку, весьма неловкую и чрезвычайно смущенную встречей со столичными кавалерами. Жанна заранее предвкушала, как она насладится его изумлением.

Однако она с удивлением заметила, что при звуках рога, которыми дозорный со стены предупредил об их появлении, Диана не выбежала на подъемный мост. Обычно, заслышав этот сигнал, она спешила навстречу гостям.

Но вместо Дианы из главных ворот замка вышел согбенный годами старец, опирающийся на палку. На нем был балахон из зеленого бархата, отороченного лисьим мехом, у пояса сверкал серебряный свисток и позвякивала связка ключей. Вечерний ветер развевал его длинные волосы, белые, как последние снега. Он прошел по подъемному мосту, сопровождаемый двумя огромными псами немецкой породы, которые, опустив головы, неторопливо шли сзади, ни на шаг не опережая друг друга, но и не отставая ни на шаг.

— Кто там? — слабым голосом спросил барон, дойдя до замкового вала. — Кто оказал честь бедному старику своим посещением?

— Это я, это я, сеньор Огюстен! — весело закричала молодая женщина.

Ибо Жанна де Коссе привыкла звать старого барона по имени, чтобы отличить его от младшего брата Гийома, умершего три года назад.

Жанна ожидала услышать в ответ такое же радостное восклицание, но старец медленно поднял голову и уставился на нечаянных гостей безжизненными очами.

— Вы? — сказал он. — Я вас не вижу. Кто вы?

— О, Боже мой! — воскликнула Жанна. — Неужто вы меня не узнаете? Ах, правда, ведь я переодета.

— Не обессудьте, — сказал барон, — но я почти совсем не вижу. Стариковские глаза не терпят слез, и, когда старики плачут, слезы выжигают им глаза.

— Ах, дорогой барон, — ответила молодая женщина, — значит, ваше зрение действительно ослабело, иначе вы бы меня признали даже в мужском платье. Стало быть, мне придется назвать себя?

— Да, непременно, ведь я сказал, что почти не различаю вас.

— Но я вас все равно обману, дорогой сеньор Огюстен: я госпожа де Сен-Люк.

— Сен-Люк? — переспросил старый барон. — Я вас не знаю, сударыня.

— Но мое девичье имя Жанна де Коссе-Бриссак.

— О Господи! — воскликнул старец, пытаясь своими трясущимися руками поднять перекладину, закрывающую проезд. — О Господи!

Жанна, будучи не в силах понять, почему ей оказан столь странный прием, совершенно непохожий на тот, которого она ожидала, объясняла себе поведение барона его преклонными летами и упадком сил. Теперь, видя, что ее наконец-то признали, она соскочила с коня и бросилась в объятия владельца Меридорского замка, как это делала еще девочкой. Однако, обнимая почтенного старца, госпожа де Сен-Люк почувствовала, что щеки его мокры: барон плакал.

“Это от радости, — подумала она. — Сердце вечно остается молодым”.

— Прошу пожаловать, — пригласил барон, поцеловав Жанну.

И, словно не заметив двух ее спутников, направился к замку размеренным ровным шагом, за ним на прежнем удалении двинулись собаки, успевшие за это время обнюхать и разглядеть посетителей.

Вид у замка был необычайно печальный. Все ставни закрыты, слуги, там и сям попадавшиеся на глаза, — в трауре. Меридорский замок напоминал огромный склеп.

Сен-Люк бросил на жену недоумевающий взгляд: разве таким она описывала ему приют своего детства?

Жанна поняла мужа, да ей и самой хотелось поскорее покончить с создавшейся неловкостью; молодая женщина догнала барона и взяла его за руку.

— А Диана? — спросила она. — Неужели я не встречусь с ней?

Старый барон остановился как молнией пораженный и почти с ужасом воззрился на Жанну.

— Диана! — повторил он.

И вдруг собаки, услышав это имя, подняли головы и испустили душераздирающий вой.

Бюсси не мог сдержать холодной дрожи. Жанна взглянула на Сен-Люка, а Сен-Люк остановился, не зная, что делать, — то ли идти дальше, то ли повернуть обратно.

— Диана! — повторил старец, словно только сейчас уразумев вопрос, который ему задали. — Да неужто вы не знаете?

И его голос, уже слабый и дрожащий, захлебнулся в рыдании, вырвавшемся из глубины сердца.

— Но что такое? Что случилось? — воскликнула Жанна, взволнованно стиснув руки.

— Диана мертва! — закричал барон, в безудержном отчаянии вздымая руки к небу, из глаз его хлынули слезы, и он опустился на первые ступени крыльца, к которому они тем временем подошли.

Обхватив голову руками, старик сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, словно желая отогнать роковое воспоминание, которое неотступно его мучило.

— Мертва! — в страхе вскричала Жанна, ставшая бледной, как привидение.

— Мертва! — сказал Сен-Люк, охваченный состраданием к несчастному отцу.

— Мертва! — пробормотал Бюсси. — Он и его уверил в ее смерти! Ах, бедный старик, как ты меня полюбишь в один прекрасный день!

— Мертва! Мертва! — твердил барон. — Они ее убили.

— Ах, мой дорогой сеньор! — пробормотала Жанна; потрясенная страшным известием, она прибегла к слезам — спасительному средству, не позволяющему разбиться слабому женскому сердцу.

Молодая женщина обняла старика за шею, омывая его лицо горькими слезами.

Старый сеньор с трудом поднялся.

— Входите, — сказал он, — каким бы опустошенным и безутешным ни был этот дом, все равно он не утратил своего гостеприимства, покорнейше вас прошу — входите.

Жанна взяла барона под руку и, пройдя через крытую галерею и прежнее помещение для стражи, преобразованное в столовую, вместе с ним вступила в гостиную.

Слуга, скорбное лицо и покрасневшие глаза которого свидетельствовали о нежной привязанности к своему господину, шел впереди, открывая двери. Сен-Люк и Бюсси замыкали шествие.

Войдя в гостиную, старый барон, все еще поддерживаемый Жанной, сел или, скорее, упал в большое кресло резного дерева.

Слуга открыл окно, чтобы впустить свежий воздух, и отошел в темный угол.

Жанна не осмеливалась нарушить молчание. Она боялась своими вопросами разбередить раны старика; и все же, как все молодые и счастливые люди, она не могла поверить в несчастье, о котором услышала. Есть возраст, когда человек не способен постигнуть бездну смерти, потому что он не верит в смерть.

Барон, словно угадав мысли молодой женщины, заговорил первым: