Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— Господин де Монсоро! Ну и как он вел себя все время? — спросил Бюсси.

— О, как человек чести и долга. Диана отказала ему, и, несмотря на это, именно он первым известил меня о подлых намерениях герцога. Именно он указал мне способ сорвать их выполнение. Он вызвался спасти мою дочь и просил только одного — и это еще раз показывает все его благородство и прямодушие, — чтобы я отдал Диану ему в жены, если удастся вырвать ее из когтей герцога, И тогда он, молодой, деятельный и предприимчивый, сможет защитить ее от посягательств могущественного принца, раз уж ее бедному отцу это не по силам. Я с радостью дал мое согласие, но — горе мне! — все было напрасно. Увы! Мою дочь ничто не спасло! Граф прибыл слишком поздно, когда моя бедная Диана уже спаслась от бесчестия ценой своей жизни.

— А после этого рокового дня господин де Монсоро не подавал о себе вестей? — спросил Бюсси.

— С того дня прошел всего месяц, — ответил барон, — и бедный граф, очевидно, не смеет показываться мне на глаза — ведь ему не удалось выполнить свой великодушный замысел.

Бюсси опустил голову, ему было все ясно.

Теперь он понял, каким путем графу де Монсоро удалось перехватить у принца девушку, в которую тот влюбился, и как, опасаясь, что принц узнает о его женитьбе на этой девушке, граф повсюду распространил слух о ее смерти и даже несчастного отца заставил ему поверить.

— Итак, сударь, — сказал старый барон, видя, что молодой человек в задумчивости поник головой и потупил глаза, не раз сверкавшие огнем, пока он слушал печальный рассказ.

— Итак, господин барон, — ответил Бюсси, — мне поручено его высочеством герцогом Анжуйским доставить вас в Париж; он желает побеседовать с вами.

— Беседовать со мной, со мной! — воскликнул барон. — После смерти моей дочери мне встать лицом к лицу с этим извергом! И что он может мне сказать, он, ее погубитель?

— Кто знает? Может быть, он хочет оправдаться.

— К чему мне его оправдания! Нет, господин де Бюсси, нет, я не поеду в Париж; помимо всего, я не хочу удалятся от того места, где покоится мое бедное дитя в своем холодном саване из тростника.

— Господин барон, — твердым голосом сказал Бюсси, позвольте мне настаивать на моей просьбе; мой долг сопровождать вас в Париж, только за вами я сюда и приехал.

— Пусть будет так, я поеду в Париж! — воскликнул старый барон, дрожа от гнева. — Но горе тем, кто захотел бы меня погубить! Я обращусь к королю, а если он не пожелает меня выслушать, я обращусь ко всему французскому дворянству. Как это могло случиться? — пробормотал он. — В своем горе я забыл, что у меня в руках оружие, которое до сего дня остается без употребления. Решено, господин де Бюсси, я еду с вами.

— А я, господин барон, — сказал Бюсси, беря старика за руку, — советую вам проявить терпение, сохранять спокойствие и достоинство, подобающие христианскому сеньору. Милосердие Божие для благородных сердец бесконечно, и пути Господни неисповедимы. Прошу вас также в ожидании того дня, когда Богу будет угодно явить свое милосердие, не числить меня среди ваших врагов, так как вы не знаете, что я собираюсь сделать для вас. Итак, до завтра, господин барон, а завтра с наступлением дня, если вы согласны, мы тронемся в путь.

— Я согласен, — ответил старый сеньор, невольно тронутый проникновенным тоном Бюсси, — однако пока что, друг вы мне или враг, вы мой гость, и мой долг проводить вас в отведенные вам покои.

Барон взял со стола серебряный трехсвечный канделябр и тяжелым шагом стал подниматься по парадной лестнице замка, Бюсси д’Амбуаз следовал за ним.

За Бюсси шли двое слуг и тоже несли канделябры со свечами. Собаки поднялись, готовые сопровождать хозяина, но тот остановил их взмахом руки.

У порога отведенной ему комнаты Бюсси остановился и спросил, где сейчас господин де Сен-Люк и его жена.

— Мой старый Жермен должен был о них позаботиться, — ответил барон. — Спокойной ночи, господин граф.

XXIV

О ТОМ, КАК РЕМИ ЛЕ ОДУЭН В ОТСУТСТВИЕ БЮССИ ВЕЛ НАБЛЮДЕНИЕ ЗА ДОМОМ НА УЛИЦЕ СЕНТ-АНТУАН

Господин и госпожа де Сен-Люк не могли прийти в себя от изумления. Подумать только: Бюсси о чем-то секретничает с бароном де Меридором, Бюсси собирается ехать вместе с бароном в Париж, наконец, Бюсси внезапно берет на себя руководство чужими делами, о которых поначалу, казалось, не имел никакого понятия. Все это в глазах молодоженов выглядело необъяснимой загадкой.

Что касается барона, то магическая сила, заключенная в титуле “его высочество”, возымела на него свое обычное действие, ибо во времена короля Генриха III дворяне еще не привыкли иронически улыбаться, услышав титулы и глядя на гербы.

Для барона де Меридора, как и для всякого другого француза, за исключением короля, слова “его величество” означали некую высшую власть, то есть гром и молнию.

Наступило утро, барон распрощался со своими гостями, которых он разместил в замке. Однако супруги Сен-Люк, понимая неловкость создавшегося положения, дали себе слово покинуть Меридор при первой возможности и, как только они будут уверены в согласии боязливого маршала, перебраться в соседние с владениями барона земли Бриссака.

Бюсси потребовалась секунда для того, чтобы объяснить свое странное поведение. Единоличный владелец тайны, властный открыть ее тому, кому пожелает, он напоминал индийского факира, который первым взмахом магической палочки осушает слезы, а вторым — заставляет зрачки радостно расширяться и уста раскрыться в веселой улыбке.

Этой секундой, в течение которой Бюсси, как мы уже сказали, мог произвести столь великие изменения, он воспользовался для того, чтобы шепнуть несколько слов в нетерпеливо подставленное ему ушко очаровательной жены Сен-Люка.

Лицо Жанны просияло, румянец залил ее чистый лоб, коралловые губки раскрылись, и за ними блеснули перламутром белые зубы. Пораженный супруг всем своим видом изобразил вопрос, но Жанна поднесла палец к губам и унеслась вприпрыжку, как молодая козочка, не забыв поблагодарить Бюсси воздушным поцелуем.

Старый барон не заметил этой выразительной пантомимы. Не сводя глаз с родового замка, он машинально ласкал собак, не отступавших от него ни на шаг, и взволнованным голосом отдавал последние распоряжения слугам. Затем, опираясь на плечо стремянного, он с большим трудом вскарабкался на старого конька чалой масти, к которому питал нежную привязанность, ибо тот был его верным товарищем в последних гражданских войнах, махнул на прощание рукой Меридорскому замку и, не сказав ни слова, тронулся в путь.