Графиня де Монсоро - Александр Дюма

— Тогда спрячемся хорошенько, — сказал Сен-Люк.

— О! Не беспокойся! — ответила Жанна. — Нам нечего бояться. Мы будем надежно укрыты; знал бы ты Меридор с его вековыми дубами, похожими на церковные колонны, подпирающие небесный свод, с его бесконечными чащобами, с его медлительными речками, несущими свои воды летом в тени зеленых аркад, а зимой — под покровом опавших листьев; а потом — большие пруды, хлебные нивы, цветники, бесконечные лужайки и маленькие башенки, вокруг которых, как пчелы вокруг ульев, с веселым шумом кружатся тысячи голубей, а потом, а потом — это еще не все, Сен-Люк, — в этом маленьком королевстве есть своя королева, у этих садов Армиды есть своя волшебница, красавица, воплощенная доброта, ни с кем не сравнимая Диана, алмазное сердце в золотой оправе. Ты ее полюбишь, Сен-Люк.

— Уже люблю, раз она тебя любила.

— О! Ручаюсь, что она меня все еще любит и никогда не перестанет любить. Не в ее характере по капризу менять свои привязанности. Только вообрази себе, как счастливо мы заживем в нашем гнездышке из цветов и мхов, которые весной зазеленеют! Диана — полновластная хозяйка в доме старого барона, своего отца. Он не будет нам помехой. Это воин времен Франциска Первого, сейчас он столь же немощен и безобиден, сколь в давние времена был смел и силен. В прошлом у него одно воспоминание — его король, победитель при Мариньяно и пленник при Павии; в настоящем — только одна любовь и надежда: его любимая Диана. Мы можем жить в Меридоре, а он об этом и знать не будет и даже ничего не заметит. А если и узнает — не беда! Мы заплатим ему за гостеприимство тем, что будем его терпеливыми слушателями и дадим ему возможность сколько угодно превозносить Диану как первую красавицу во всем мире и восхвалять Франциска Первого как величайшего полководца всех времен и народов.

— Все будет очень мило. Но я предвижу бурные ссоры.

— Какие?

— Между бароном и мной.

— Из-за кого? Неужели из-за короля Франциска Первого?

— Нет. Пусть он останется наипервейшим полководцем на земле. Из-за того, кто первая красавица во всем мире.

— Ну, я не в счет, ведь я твоя жена.

— Ах да, это верно.

— Ты представляешь, любимый, как мы заживем! С утра убегаем в лес через маленькую дверь охотничьего домика, который Диана отведет нам под жилье. Я знаю этот домик: две башенки, соединенные строением восхитительной архитектуры, возведенным при Людовике Двенадцатом. Ты придешь от него в восторг — ведь ты так любишь цветы и кружева. А окна, окна! С одной стороны — вид на спокойные, сумрачные, бескрайние леса, на просеках лань или косуля щиплет траву, поднимая голову при малейшем шорохе; а с другой стороны — открытые дали, золотистые поля, красные черепичные крыши и белые стены деревенских домов; Луара серебрится на солнце, сплошь усеянная маленькими лодочками. Потом мы поедем на озеро, до него всего три лье, там в тростниках нас будет ждать лодка. А лошади! А собаки! Мы поднимаем лань в дремучих лесах, и старый барон, не подозревающий, что в его замке кто-то гостит, скажет, заслышав далекий лай: “Диана, послушай, похоже, Астрея и Флегетон гонят дичь?”

“Ну, если и гонят, батюшка, — ответит Диана, — то пускай себе гонят”.

— Поспешим, Жанна! — воскликнул Сен-Люк. — Я хотел бы уже быть в Меридоре.

Они пришпорили лошадей. Лошади бежали крупной рысью и через два-три лье внезапно останавливались, очевидно желая дать своим всадникам возможность возобновить прерванную беседу или исправить неудачный поцелуй.

Так супруги доехали от Шартра до Ле Мана; в Ле Мане, чувствуя себя почти в безопасности, они провели целый день; на следующее утро, после еще одной чудесной остановки на чудесном пути, по которому они следовали, они твердо решили к вечеру добраться до Меридора, проехав через пески и еловые леса, в те времена простиравшиеся от Геселара до Экомуа.

Теперь Сен-Люк уже не думал об опасности: он хорошо знал характер короля, у которого приливы кипучей деятельности сменялись ленивым безразличием; в зависимости от того, в каком расположении духа король находился в день отъезда Сен-Люка, он должен был либо отрядить вдогонку за беглецами сотню гонцов и две сотни гвардейцев с приказом схватить их живыми или мертвыми, либо лениво потянуться, не вылезая из постели, и с глубоким вздохом пробормотать: “О предатель Сен-Люк! И почему я тебя раньше не раскусил?”

Но раз беглецов не догнал ни один гонец и ни один гвардеец не показался на горизонте, значит, король пребывал в ленивом расположении духа.

Так успокаивал себя Сен-Люк, время от времени все же оборачиваясь и оглядывая пустынную дорогу, на которой не было никаких признаков погони.

“Хорошо, — думал молодой супруг, — значит, буря обрушится на голову бедняги Шико, ведь это Шико, какой он ни на есть дурак, а может быть, именно потому, что он дурак, дал мне добрый совет. Ну ничего, я расплачусь с ним анаграммой и постараюсь, чтобы она была поостроумнее”.

И Сен-Люк вспомнил убийственную анаграмму, которую сотворил Шико из его имени еще в те дни, когда он был в фаворе у короля.

Вдруг он почувствовал, как на его руку легла рука жены, Сен-Люк вздрогнул. Это прикосновение не походило на ласку.

— Оглянись, — сказала Жанна.

Сен-Люк обернулся и заметил на горизонте всадника, который скакал по той же дороге, что и они, во весь опор.

Всадник находился на гребне холма, и силуэт его четко вырисовывался на фоне блеклого неба, поэтому издали человек казался больше, чем был на самом деле. Читателям, несомненно, знаком такой оптический обман, создаваемый перспективой.

Появление всадника показалось Сен-Люку дурным предзнаменованием: потому ли, что судьба удачно выбрала самый подходящий момент для сокрушения чувства безопасности, испытываемого молодым супругом, а может быть, потому, что, несмотря на постоянно выказываемое внешнее спокойствие, в глубине души он все еще опасался непредвиденного королевского каприза.

— Да, верно, — сказал Сен-Люк, невольно бледнея, — там всадник.

— Бежим! — предложила Жанна, пришпоривая коня.

— Нет, — возразил Сен-Люк, который, несмотря на испуг, не потерял присутствия духа, — нет, насколько я могу судить, он один, и нам не пристало бежать от одного человека. Давай остановимся и дадим ему проехать, а потом продолжим путь.

— Но если он тоже остановится?

— Ну и пусть, тогда мы увидим, с кем имеем дело, и решим, как нам поступить.

— Ты прав, и чего это я испугалась — ведь мой Сен-Люк здесь, со мной, и сумеет меня защитить.

— Нет, видно, придется бежать, — сказал Сен-Люк, опять бросив взгляд на неизвестного, который, заметив их, пустил коня в галоп, — перо на его шляпе и брыжи под шляпой внушают мне подозрения.