Графиня де Монсоро - Александр Дюма

Кардинал и герцог де Гиз склонились перед герцогом Анжуйским; однако Шико из своего угла заметил, что, пока герцог Майенский провожал новоявленного короля к выходу, два других лотарингских принца обменялись ироническими улыбками.

“Вот как! — удивился гасконец. — Что все это значит и что это за игра, в которой все игроки плутуют?”

В это время герцог Анжуйский дошел до ступеней лестницы, ведущей в склеп, и вскоре исчез во мраке подземелья; один за другим за герцогом последовали и все остальные, кроме трех братьев, которые скрылись в ризнице, пока привратник тушил свечи на алтаре.

Маленький певчий закрыл дверь склепа, и теперь часовню освещала только одна негасимая лампада, казавшаяся символом какой-то тайны, скрытой от непосвященных.

XXI

О ТОМ, КАК ШИКО, ДУМАЯ ПРОСЛУШАТЬ КУРС ИСТОРИИ, ПРОСЛУШАЛ КУРС ГЕНЕАЛОГИИ

Шико встал в своей исповедальне, чтобы немного поразмять затекшие ноги. У него были все основания думать, что это заседание было последним, и, так как время приближалось к двум часам ночи, следовало поспешить с устройством на ночлег.

Но, к великому удивлению гасконца, после того как в дверях подземного склепа дважды со скрипом повернулся ключ, три лотарингских принца снова вышли из ризницы, только на этот раз они сбросили рясы и были в своем обычном платье.

Увидев их, мальчик-певчий расхохотался так весело и чистосердечно, что заразил Шико и тот тоже начал смеяться, сам не зная чему.

Герцог Майенский поспешно подошел к лестнице.

— Не смейтесь так громко, сестра, — сказал он. — Они недалеко ушли и могут вас услышать.

“Его сестра?! — подумал Шико, удивляясь все больше и больше. — Неужто этот монашек — женщина?!”

И действительно, послушник отбросил капюшон и открыл самое одухотворенное и самое очаровательное женское личико, какое только можно вообразить; такую прелесть не доводилось переносить на полотно и самому Леонардо да Винчи, художнику, как известно, написавшему Джоконду.

Черные глаза искрились лукавством, однако, когда зрачки этих глаз расширялись, их эбеновые кружки увеличивались, и, несмотря на все усилия красавицы придать своему взгляду всего лишь строгое выражение, он становился почти устрашающим.

Рот был маленький, изящный и алый; нос — вырезан с классической строгостью; безукоризненный овал несколько бледного лица, на котором выступали две иссиня-черные дуги почти сросшихся бровей идеально правильного рисунка, завершался округлым подбородком.

Это была достойная сестрица братьев Гизов, госпожа де Монпансье, опасная сирена, ловко скрывавшая под грубой монашеской рясой свои телесный изъяны — плечи, одно из которых было выше другого, и слегка искривленную правую ногу, заставлявшую ее прихрамывать.

Из-за этих физических недостатков в теле, которому Бог дал голову ангела, поселилась душа демона.

Шико узнал герцогиню, он раз двадцать видел ее при дворе, где она любезничала со своей кузиной, королевой Луизой де Водемон, и понял, что она присутствует здесь неспроста и что и за упорным нежеланием семейства Гизов покинуть церковь скрывается еще одна тайна.

— Ах, братец-кардинал, — захлебываясь судорожным смехом, тараторила герцогиня, — какого святошу вы из себя корчили и как прочувствованно произносили имя Божье! Была минута, когда я даже испугалась: мне показалось, что вы все делаете всерьез; а он-то, он, до чего охотно этот болван подставлял свою глупую голову под помазание и под корону и каким жалким гаденышем выглядел в короне!

— Неважно, — сказал герцог де Гиз, — мы добились чего хотели, и теперь уж Франсуа от нас не отречется. У Монсоро, несомненно, есть какой-то тайный расчет, он завел своего принца так далеко, что отныне мы можем быть спокойны — Франсуа не бросит нас на полпути к эшафоту, как он бросил Ла Моля и Коконнаса.

— Ого, — сказал герцог Майенский, — принцев из нашего рода не так-то просто заставить ступить на этот путь: от Лувра до аббатства святой Женевьевы нам всегда будет ближе, чем от ратуши до Гревской площади.

— Давайте вернемся к делу, господа, — прервал его кардинал. — Все ли двери закрыты?

— О, за двери я вам отвечаю, — ответила герцогиня. — Впрочем, я могу пойти проверить.

— Не надо, — сказал герцог, — вы, должно быть, устали, мой маленький певчий.

— Даю слово, нет, все это очень забавно.

— Майен, вы говорите, он здесь? — спросил герцог.

— Да.

— Я его не заметил.

— Я думаю, он спрятался.

— И где?

— В исповедальне.

Эти слова раздались в ушах Шико как сто тысяч труб Апокалипсиса.

“Кто же это прячется в исповедальне? — гадал он, беспокойно вертясь в своем деревянном ящике. — Черт возьми, кроме себя, никого не вижу”.

— Значит, он все видел и слышал? — спросил герцог.

— Ну и что, ведь он наш человек.

— Приведите его ко мне, Майен, — сказал герцог.

Герцог Майенский пустился по лестнице с хоров, некоторое время стоял, словно раздумывая, куда идти, и наконец решительно двинулся прямо к той исповедальне, где притаился Шико.

Шико был храбр, но на этот раз зубы у него застучали от страха, а на лбу выступили капли холодного пота.

“Ах, так! — заспешил он, пытаясь высвободить шпагу из складок рясы. — Однако же я вовсе не хочу, чтоб меня закололи в этом ящике, как ночного вора. Ну что ж, встретим смерть лицом к лицу, черт подери! И, раз представляется случай, убьем сами, прежде чем умереть”.

И, готовясь привести в исполнение свой смелый замысел, Шико, который наконец-то нащупал шпагу, уже положил было руку на дверную задвижку. Но тут он услышал голос герцогини:

— Не в этой, Майен, не в этой, в другой — на левой стороне, совсем в глубине.

— Ах да, верно! — пробормотал герцог Майенский, резко поворачиваясь и опуская руку, уже протянутую было к исповедальне Шико.

“Уф! — вырвался у Шико вздох облегчения, которому позавидовал бы сам Горанфло. — В самую пору. Но какой черт прячется в другой коробке?”

— Выходите, мэтр Никола Давид, — пригласил герцог Майенский, — мы остались одни.

— К вашим услугам, ваша светлость, — отозвался человек из исповедальни.

“Добро, — оживился Шико, — тебя не было на празднике, мэтр Никола, я искал тебя повсюду и вот сейчас, когда уже бросил искать, нашел”.

— Вы все видели и слышали, не так ли? — спросил герцог де Гиз.

— Я не упустил ни одного слова из того, что здесь говорилось, и не забуду ни одной мелочи. Будьте спокойны, ваша светлость.

— И вы сможете все слово в слово передать посланцу его святейшества папы Григория Тринадцатого? — продолжал Меченый.