Ночные крылья. Человек в лабиринте. Полет лошади - Роберт Силверберг

— Закрой его, по крайней мере, — попросил Раулинс.

— Ты сегодня пойдешь дальше, в зону «D»? — спросил Уолкер.

— Надо бы.

— Тогда мы тебе скажем, чего надо избегать. Это новинка. Именно там погиб Патронелли. Это метров в пяти от границы зоны «D»… по ту сторону. Ты вступаешь в какое-то поле, и оно перерезает тебя пополам. Ни один из роботов на такое не натыкался.

— А если оно перерезает пополам всех, то кто туда проходит? — спросил Раулинс. — Всех, кроме роботов?

— Мюллера не перерезало, — заметил Уолкер. — И тебя не перережет, если ты его обогнешь. Мы тебе покажем, как.

— А за этим полем что?

— Это уже забота для твоей головы.

25

Бордман сказал:

— Ты устал, задержись на ночь в лагере.

— Я бы предпочел пойти сразу.

— Но тебе придется идти одному. Не лучше ли сперва отдохнуть?

— Пусть мозг корабля проверит мое состояние и определит степень усталости. Я готов идти дальше.

Бордман проверил. Организм Раулинса находился под постоянным контролем: знали его пульс, возбудимость, гормональный баланс. Компьютер сообщил, что он может идти дальше без отдыха.

— Ладно, — сказал Бордман. — Давай…

— Я должен войти в зону «D», Чарльз. Вот здесь погиб Патронелли. Я вижу эти нити, которых он коснулся… очень тонкие, превосходно замаскированные. Огибаю их. Вот я и в зоне «D». Останавливаюсь, пусть мозг корабля определит мое положение. В зоне «D» вроде бы поспокойнее, чем в зоне «Е», я должен быстро преодолеть ее.

26

Медно-золотистые лучи, которые стерегли проход в зону «С», были иллюзией.

Раулинс тихонько прошептал:

— Передай созвездиям, что их судьба в надежных руках. Скорее всего я столкнусь с Мюллером не позднее, чем через пятнадцать минут.

Глава седьмая

1

Мюллеру часто и подолгу приходилось бывать в одиночестве. При заключении первого брачного контракта он настаивал о включении в него параграфа о разлуке — разлуке классической и типичной. Лорэйн не выдвинула возражений, так как знала, что его работа может время от времени потребовать поездок туда, куда она или не сможет, или не захочет с ним отправиться. На протяжении восьми лет его супружества он воспользовался этим параграфом три раза, причем в сумме время его отсутствия равнялось четырем годам.

Периоды отсутствия Мюллера, однако, не были на самом деле решающим фактором. Супружеский контракт они не возобновили. В те годы Мюллер убедился, что способен выносить одиночество, и что оно идет ему даже на пользу. В одиночестве мы развиваем все, кроме характера, писал Стендаль. По этим высказыванием Мюллер, может, и не подписался бы, но ведь его характер был уже полностью сформирован до того, как ему стали поручать задания, требующие одиночного пребывания на безлюдных, опасных планетах. Он добровольно изъявлял желание. Так же добровольно, но в другом смысле, он отправился на Лемнос, но изгнание досаждало ему здесь гораздо больше, чем во время предыдущих отшельнических странствий. И все же он держал себя в руках Его прямо-таки удивляла и поражала собственная способность к приспособлению. До этого он не мог и предположить, что так легко сбросит узы, связывающие его с обществом людей. Только сексуальные вопросы заключали в себе трудности, да и то не такие серьезные, как он себе воображал, а остальное — возбуждающие интеллект дискуссии, перемена обстановки, взаимовлияние личностей — как-то очень быстро стало неважным. У него было достаточно много развлекательных кубиков, и достаточно много задач ставила перед ним жизнь в лабиринте. Недостатка в воспоминаниях он тоже не ощущал.

Он мог вспомнить пейзажи сотен планет. Человечество протянулось повсюду, посеяло зерно Земли в колониях тысячи звезд. На Дельте Павониса VI, к примеру, отстоящей на двадцать световых лет: эта планета внезапно стала возбуждать удивление. Ее окрестили именем Локи, совершенно здесь не подходящим, так как Локи был хитрым, вертким и худощавым, а переселенцы на Локи после пятидесятилетнего пребывания вдали от Земли неожиданно сделались поклонниками культа чрезмерной полноты, достигающейся путем задержки сахара в организме. За десять лет до своей неудачной экспедиции к гидрянам Мюллер побывал на Локи. По сути дела, это была хлопотная миссия для колонии, не поддерживающей связи со своим родным миром. Он помнил эту горячую планету, где люди могли жить лишь в узком поясе умеренной температуры. Продирался сквозь стену зеленых джунглей вдоль черной реки, на болотистых берегах которой обитали животные с клыками словно из драгоценностей, пока не добрался до поселка пропотевших толстяков, весящих, наверное, по полтонны каждый. У порогов хижин, крытых сухими листьями, сидели люди, истинно по-буддийски погруженные в торжественную медитацию. Никогда прежде он не видел столько плоти на один кубический метр. Действенными должны были быть снадобья, используемые локитянами, чтобы соответствующим образом усваивать глюкозу и толстеть. Это не было порождено какой-либо необходимостью, вытекающей из условий местной жизни, им просто захотелось быть толстыми. Мюллер на Лемносе вспоминал предплечья, выглядящие как бедра, и бедра, напоминающие колонны, округлые и еще раз округлые торжествующе-огромные животы.

Невероятно гостеприимные, они подыскали прибывшему с Земли шпиону даму для времяпровождения. Тогда Мюллер и понял, в какой степени относительны все понятия. В этой деревушке была пара женщин, которые будучи весьма и весьма упитанными, расценивались согласно местным критериям как худые, хотя и превышали в несколько раз норму, принятую у него на родине. Локитяне не представили ему ни одну из них — этих жалких недоразвитых стокилограммовых пышек. Вероятнее всего, принципы гостеприимства не позволяли этого. Они наградили Мюллера светловолосой исполиншей с грудями как арбузы и ягодицами, напоминающими горы подрагивающего мяса.

В любом случае это было незабываемым впечатлением.

Сколько же существует самых разных миров! Мюллеру никогда не надоедали путешествия. Занятия хитрыми политическими махинациями он оставлял таким людям, как Бордман, он сам, если возникала в том необходимость, тоже мог быть достаточно хитрым в той степени, в какой это пристойно государственному деятелю. Самого себя он воспринимал скорее как исследователя-путешественника, чем как дипломата. Он дрожал от холода в метановых озерах, задыхался от жары в пустынях — Сахара им слабо соответствовала — пересекал с кочевыми повозками фиолетовые равнины в поисках отбившихся от стада одомашненных членистоногих животных. Он счастливо выкарабкался из крушения звездолета в одном из безвоздушных миров — даже такое с ним приключилось, поскольку и компьютеры иногда ошибаются. Он видел медные обрывы планеты Дамбалла высотой девяносто километров, плавал в озере гравитации на планете Мордред. Спал на берегу ручья, радужно меняющего свой цвет, под небом с тремя яркими солнцами и ходил по мостам из хрусталя на планете Процион XIV. Он мало о чем сожалел.