По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо - Александр Филимонов

Всеславе было всего девять лет. Княгиня Марья была против этого брака, но Всеволода ей не удалось переубедить. Хотя ему тоже не хотелось расставаться с любимой дочкой, но государственная необходимость пересилила его отцовские чувства. Они с княгиней много говорили об этом, Марьюшка принималась плакать, он ее утешал, сам едва сдерживая слезы. Иногда и плакал. И все-таки пытался убедить жену, напоминая ей, что она вышла за него, будучи немногим старше Всеславы — всего на три года.

Казалось, меньше всего огорчена предстоящим событием сама Всеслава. Может, ей казалось, что в ее жизни начинается какая-то сказка: отец и мать стали к ней особенно ласковы, исполняли любые ее желания, вокруг нее стала создаваться обстановка такого умиления и восторженной почтительности, к которым даже она, выросшая во дворце дочь великого князя, была непривычна. Вот-вот должен был появиться прекрасный царевич и увезти ее.

Прекрасный царевич прибыл вместе с отцом в начале июля. Пожилой годами, не уступавший старшему брату в гордости, Ярослав не посчитал ущербом для своей чести прибыть во Владимир. Ольгович, да еще и один из самых знаменитых Ольговичей, приехал к старшему из Мономаховичей за невестой для сына. Знаменательно!

В начале июля Ростислав Ярославич и Всеслава были обвенчаны.

Великий князь устроил такую свадьбу, какой еще не знали во Владимире. Наверное, вся Владимирская земля пировала на этой свадьбе — весь обширный княжеский двор был уставлен столами, угощение выставлялось и на улицах. Под нож пошло целое стадо коров, а уж гусей, кур и уток — не счесть. Меда и вина выпили столько, что почти опустошили запасы великого князя. Подарков молодым было поднесено великое множество, одного серебра, наверное, хватило бы построить город.

Всех удивил свояк великого князя — Ярослав Владимирович. На свадебном пиру он затмил собою и хозяев, и гостей, и жениха с невестой: без конца произносил восторженные речи, целовался со всеми подряд. Он был, казалось, везде — руководил поварнями, распределял угощение среди гостей, наставлял песельников и плясунов и к концу дня так упился, что был на руках отнесен в покои. Отоспавшись, снова ринулся в свадебный водоворот, и опять никому от него не было поблажки. Великий князь, удивляясь тому, как разошелся Ярослав Владимирович, обычно несколько скучноватый и даже вялый, и опасаясь, как бы свояку не попасть в неловкое положение, велел его ненароком спаивать, чтобы он поскорее приобретал неподвижность. Но не так просто оказалось свалить Ярослава Владимировича: он пил много, ведь ему усердно подливали, но вусмерть упивался только к вечеру, когда и так приходила пора заканчивать застолье — до завтрашнего дня.

Среди песен, исполненных на свадьбе, одна вызвала у всех гостей особенный восторг. Это было новое сказание, недавно сочиненное в Киеве и посвященное походу Игоря Святославича на половцев. Исполняли сказание два приехавших с черниговским князем песельника, на два голоса — когда один заканчивал, другой тут же подхватывал. Оно было прекрасно, это сказание, и тот, кто его составил, дивно был одарен Господом. Песельники пели, а тем, кто слушал, чудилось ржание коней, пение стрел, звон мечей о шлемы половецкие. Веяло на слушающих сладковато-горьким запахом степных трав, прохладой рек, жаром раскаленной солнцем земли.

В этом сказании возносилась хвала многим ныне живущим князьям, более всего — Святославу Киевскому. Но и великий князь Всеволод Юрьевич не последним упоминался в нем.

Правда, самому великому князю это упоминание, кажется, не доставляло удовольствия. Он благосклонно выслушал сказание от начала до конца, но все, кто хорошо знал Всеволода, видели: государь сердится и сдерживает себя только потому, что не хочет портить свадьбу. Все же он принял в подарок поднесенный ему Ярославом Черниговским список сказания, очень изящно выполненный, с золотом и киноварью изукрашенным заглавием: «Слово о полку Игореве, Игоря, сына Святославова, внука Ольгова», с буквицами в виде диковинных зверей. От этих буквиц тянулись по белому полю ровные черные строки, и, ухватив такую строку взглядом, не хотелось уже отпускать, хотелось следовать за ней все дальше и дальше — за храбрыми полками князя Игоря, идущими на верную смерть. Все же великий князь отложил чтение на потом.

Свадебные пиры продолжались целую неделю. И вот наконец гости стали собираться в обратный путь. Молодые, Ростислав и Всеслава, дичившиеся друг друга, сидели в расписном возке как деревянные: оба они устали от долгих торжеств, за время которых не успели даже как следует рассмотреть друг друга. Свадебный поезд был огромен, В нем ехало до пятисот человек гостей и провожающих, Многие возы с подарками охранялись отборной дружиной великого князя. Сам Всеволод с княгиней Марьей провожали молодых и доехали до границ Владимирской земли, где И распрощались с дочерью и зятем. Суждено ли им будет увидеться еще когда-нибудь? Целуясь на прощание с князем черниговским Ярославом, Всеволод думал: а не придется ли в следующий раз встретиться в бою? Сколько ни выдавай за них дочерей, но Ольговичи остаются Ольговичами, и то, за что сегодня Ярослав благодарит великого князя, завтра может стать причиной новых раздоров и усобиц.

В числе дружинников, сопровождавших княжеский свадебный поезд, был Добрыня. Великий князь допустил его в свою свиту по просьбе Юряты. Добрыня был спокоен, сосредоточен, серьезен не по годам. Никто, разумеется, не догадывался, отчего вроде бы не очень эта серьезность соответствовала юному возрасту Добрыни. А он просто был поражен в самое сердце: вот как всесильные государи расстаются с любимыми дочерьми! Он сам видел заплаканное лицо Всеволода Юрьевича, не говоря уж о княгине Марье, которая лила слезы, будто отдавала Всеславу злому Змею Горынычу. Что же это за сила, заставившая такого всевластного князя расстаться с любимой доченькой, не дав ей хотя бы подрасти немного? Добрыня знал, что государей сильнее, чем Всеволод Юрьевич, в Русской земле нет, и свадьба эта была честью для старого князя Ярослава Черниговского, и если бы отец Всеславы захотел, то мог велеть Ярославу и подождать еще годика два-три, а то и все пять, а потом уж присылать сватов. Зато еще побыл бы с любимой дочерью, и княгиня тоже. Но великий князь не воспользовался своим правом.

Добрыня понимал теперь, что такая же участь ждет и Верхуславу. Девочка подрастала — почему же великому князю не отдать ее кому-нибудь, если так уж надо? Наверное, Юрята прав: нечего простым людям в их княжескую жизнь лезть. Но когда Добрыня глядел на жениха — князя Ростислава, то никак не мог поверить, что этот мальчик со скучным лицом, подозрительно посматривавший из своего возка на едущих рядом дружинников, настолько лучше его, Добрыни, что за него, за Ростислава, можно отдать княжескую дочь, а за Добрыню — нельзя.

Разложили последний стан, устроили последний пир. До самой ночи пировали, и опять веселее всех был князь Ярослав Владимирович. Казалось, он радовался этому браку больше всех, не хотел, чтобы свадьба заканчивалась так скоро, и собирался провожать молодых до самого Чернигова. И утром отправился со свадебным поездом дальше, а великий князь с княгиней Марьей, в последний раз поцеловав заплаканную Всеславу, повернули назад. Всю дорогу до Владимира Добрыня страстно мечтал, чтобы на них напали враги, к примеру — поганые налетели бы. Вот тогда бы великий князь увидел Добрынину отвагу и, может, задумался бы: а не выдать ли Верхуславу за этого богатыря замуж?

Но никто до самого Владимира на них не напал — вся земля жила отвратительно мирной жизнью, в которой не было места славным богатырским подвигам. Дозревали хлеба на широких полях, тучные луга возле извилистых речек пестрели многочисленными стадами, возле сел на огородах млела под солнцем всякая овощь. Все в мире текло своим путем по строго определенному руслу, и ничего не нужно было менять. Та самая сила, которая заставляла пшеничный колос наливаться зерном, понуждала воду течь куда-то и водила солнце по небу, та сила и отделила когда-то князей от простых людей и дала всему свои законы, преступать которые было нельзя. И когда подъезжали к Владимиру, Добрыня поклялся забыть о младшей дочери великого князя и постараться никогда больше не видеть Верхуславу.

Великий же князь возвращался во Владимир в весьма плохом настроении. И не только потому, что расстался с дочерью. Его мучила обида, словно точил изнутри назойливый червь, вползший в душу еще на свадьбе, во время шумного пира, когда все сидевшие с ним рядом за столом ахали и восторгались, слушая новую песнь, исполняемую черниговскими песельниками. Великий князь знал, эту песнь поют сейчас по всей Руси, переписывают слова, заучивают наизусть. И каждый раз, когда поют ее или читают в списке — смеются над ним, великим князем Всеволодом.