Зов красной звезды. Писатель - Бэалю Гырма

Провел рукой по щекам. Сегодня он был особенно аккуратно выбрит и даже надушился одеколоном. Кофейного цвета брюки, черный пиджак, голубая сорочка, красный галстук в черную полоску — это был его праздничный костюм. Он ушел сегодня из дому с мыслью одержать победу над сердцем женщины, которая его волновала. Разве это не самая большая победа? Досадно только, что он так вспотел. Он снова посмотрел в зеркало. Ему улыбался совсем молодой человек. «Да, любовь омолаживает», — подумал он, поправил галстук и вышел из ванной.

Сирак боялся смотреть на часы, но сдержать себя не мог. Прошло еще пять минут. Он нервно ходил по комнате. Вдруг под журнальным столиком увидел недопитую бутылку виски. Налил немного и, обжигая внутренности, выпил залпом. Стало немного легче. Потянулся, чтобы налить еще, и в этот момент раздался стук в дверь. Сирак не мог поверить своим ушам. Он не шевелился. Стук повторился. Сердце остановилось. Не было сил вздохнуть. Попытался поставить рюмку на столик, опрокинул ее и одним прыжком оказался у двери. Резко распахнул ее. Он не узнал Себле. Она была в темных очках, в низко повязанной черной косынке. В длинном белом плаще.

Она смущенно улыбнулась, быстро вошла в комнату, как будто за ней гнались. Он резко захлопнул дверь, запер ее на ключ и не в состоянии удержаться на ногах, прислонился к двери. Себле сняла очки и бросилась к нему в объятия.

— Как бьется твое сердце!

— А твое!

— Каждая минута казалась мне вечностью. Я боялся, что умру, не дождавшись тебя. Нет слов, чтобы выразить, как я ждал этого дня, этого часа. — Сирак дышал часто и прерывисто.

— Не могла найти машину, потому опоздала.

Она сняла плащ, косынку. Бросила все на диван. Поправила волосы. На ней была белая кофточка, голубая юбка и белые туфли на каблуке. Сегодня Себле выглядела особенно очаровательной.

— Какой ты нарядный! — взглянув на Сирака с улыбкой, сказала она.

— И ты очень красивая, Себле.

Он привлек ее к себе. Она прижалась к нему, но тут же отпрянула. Ее пугали собственные чувства. Она стала рассматривать комнату, которая была разделена на спальню и гостиную бамбуковой перегородкой. У двери стоял письменный стол и книжные полки с французскими книгами. Там же лежали кипы старых газет. Сирак следил за ней. Он выпил еще виски.

В комнате был полумрак. Желтые занавески, слегка пропуская свет с улицы, делали ее золотистой и придавали особую интимность. Над полками, по всей стене, были расклеены различные дипломы и грамоты хозяина.

— Верно, твой приятель вечный студент. — Себле улыбнулась. — Всю жизнь собирал дипломы и похвальные листы.

— Да, пожалуй. Нет науки, которую он не пытался бы изучать, — ответил Сирак. — Как говорят: не пускайте на базар того, кто не может остановиться перед соблазном.

Себле его не слушала. Она рассматривала фотографии Искандера. Их было много: в военной форме, в гражданской одежде — самые разные.

— Разве он служил в армии?

— Да, переводчиком. Он был в Конго.

— Похоже, что он очень любит себя, — сказала Себле, продолжая рассматривать фотографии.

— Творческая натура. Кажется самому себе мессией.

Сирак взял Себле за плечи. Он почувствовал, что ее бьет мелкая дрожь. Он поцеловал ее в затылок. Она не пошевелилась. Ему хотелось увидеть глаза Себле, он повернул ее к себе и нежно сказал:

— Красавица моя.

Себле улыбнулась. Губы ее напоминали бутон расцветающей розы. Жаркое дыхание обожгло его. Он смотрел в ее глаза. Там сверкали мириады звезд. Сирак не мог справиться с собой. Она разделила его чувства…

Первой нарушила тишину Себле.

— Если бы этот миг мог продолжаться вечно! — прошептала она, подняв голову и поправляя волосы.

— Ничего вечного нет. Радость в том, что мы имеем сейчас. — Сирак нежно гладил ее лицо. — Ты прекрасна.

Себле положила голову ему на плечо.

— Если бы Агафари смог постичь тайну.

— Какую тайну? — спросил Сирак.

— Тайну вечной жизни.

— О, эту тайну! — Сирак усмехнулся. — Если бы Ева не заставила Адама отведать запретный плод, мы бы знали о жизни много больше. Адам вкусил незрелый плод и оставил роду человеческому незрелые знания. Теперь Агафари странствует в поисках древа жизни, в котором для человечества скрывается тайна победы над смертью. Произойдет чудо, когда он отыщет это древо и съест зрелый его плод!

Себле не понимала его. Глядя на нее, Сирак продолжал:

— За право обладать древом жизни начнется невиданная доселе борьба. Кому суждена долгая жизнь, а кто умрет молодым?! Рассудить это может лишь Страшный суд и кровопролитие… Для философа его жизни вполне довольно. А дурак не будет знать, что делать ему и с вечностью! — Сирак нежно поцеловал Себле в лоб.

— Когда же ты продолжишь историю Агафари?

— Может, даже сегодня.

— Значит, ты еще не начинал? Почему?

— У меня нет времени.

— Почему? — не унималась Себле.

— Ну что ты все «почему да почему», — засмеялся Сирак. — Занят был. О тебе все время думал!

— Знаешь, о чем я сейчас мечтаю? Мы с тобой сидим дома. Ты пишешь, а я рядом: читаю то, что ты написал. Мы обсуждаем твою работу. Мне так и представляется наша жизнь в спокойствии и любви. — Она смотрела прямо перед собой, как будто там на стене и была изображена эта идиллическая картина.

— Да, действительно прекрасно.

— Что? — очнулась Себле.

— Твои желания прекрасны, говорю.

— Разве ты не видишь, как мы сидим рядом и я опираюсь рукой на твое колено.

— Вижу, все вижу.

Себле продолжала мечтать вслух о том, как она подает Сираку кофе, обед, укрывает его накидкой габи, если станет прохладно. Сирак внимательно слушал ее и вдруг прервал:

— Но писателю этого мало.

— Мало преданности и любви, да?

— Не в этом дело, — сказал он и погладил ее руку. — Писателю необходима свобода. С той минуты, когда в нем зародится замысел его детища, и до того, как он его создаст, он должен быть свободным. Для него в это время ценно лишь творческое состояние его души. Он думает о своем произведении больше, чем о возлюбленной. Как сказал один из поэтов, влюбленный поэт в душе желает смерти своей возлюбленной.

— Значит, вам, людям творчества, нет дела до тех, кто вас любит?! — воскликнула Себле.

— Мы отдаем себя работе полностью и более всего нуждаемся в свободе.

— Если я буду понимать тебя, разве я смогу помешать твоей свободе? Я не стану отвлекать тебя от работы. И если увижу, что ты устал от книги, то пойму твое желание отвлечься. И буду ждать твоего возвращения в тени твоей любви. Какая еще свобода нужна тебе?

— Может,