Империя законности. Юридические перемены и культурное разнообразие в позднеимперской России - Штефан Кирмзе

прошений нет ничего противозаконного, и настаивал на том, что обвинения губернатора «не подтверждаются никакими фактическими данными»1121. Полицейский рапорт на Сагадеева, который Скарятин использовал для получения разрешения Министерства внутренних дел на арест купца, выделялся лишь своей «полнейшей голословностью»1122. Министерство предписало казанской администрации освободить заключенного в течение двух недель1123.

В еще одном случае Скарятин своим указом отправил в ссылку трех татар за их предполагаемое участие в беспорядках, несмотря на то что они жили в одном из сел Чебоксарского уезда, который события 1878 года практически не затронули. В течение всего 1880 года казанская администрация отклоняла ходатайства родственников о возвращении этих трех крестьян в родные села. Через две недели после отставки Скарятина в администрации неожиданно заявили, что больше не возражают против возвращения этих татар из ссылки1124. Очевидно, что мнение бывшего губернатора сыграло ключевую роль в продлении их изгнания.

Ковалевский, конечно, знал об уголовном расследовании, которое Сенат начал против Скарятина. Епископ Никанор, один из больших почитателей губернатора, позже так описал столкновение между Ковалевским и Скарятиным: для него казанский губернатор был воплощением «отважного русского бойца-правителя», того, кто пошел в самое сердце битвы, «увидел и победил»1125. Сенатор, для сравнения, слепо верил в свою «идеальную, английскую, американскую, юридическую правду». Не стремясь укрепить авторитет российского государства среди татарского населения, Ковалевский отказывался видеть «правду историческую» о том, что величие России всегда основывалось на завоеваниях, силе и господстве над менее развитыми народами1126.

Поскольку к осени 1880 года татарские общины еще не могли ознакомиться с результатами своих жалоб в Сенат, они также обратились к Ковалевскому и попросили его «назначить <…> должное расследование и затем подвергнуть Г. Скарятина законной ответственности»1127. Сенатор сообщил им, что расследование уже ведется. К концу декабря 1880 года судебный следователь Казанского окружного суда по особо важным делам собрал несколько сотен страниц со свидетельскими показаниями, в основном от татарских крестьян1128. По словам казанского корреспондента «Русского курьера», его отчет «вполне выяснил и восстановил, так сказать, ту печальную и едва ли не кровавую драму» декабря 1878 года1129. Татарское население не только приветствовало это долгожданное расследование, но и оказало ему максимальную поддержку: «При проезде следственных чинов в местах происшествия на каждых пяти верстах их встречали уполномоченные от татарских деревень и показывали им дорогу, провожали на заранее приготовленные самими татарами квартиры»1130. Некоторые из них, как писала либеральная газета «Голос», подходили к следователям со слезами на глазах, говоря, что «ждут уже два года и, наконец, дождались»1131.

Тем не менее было совершенно неясно, как будут судить Скарятина. Из-за высокого положения бывшего губернатора дело рассматривалось Правительствующим сенатом в Санкт-Петербурге, а не в Казани. Кроме того, экс-губернатор пытался избежать судебного преследования, посылая прошения, которые замедляли судебный процесс. Одно из таких прошений даже дошло до императора 29 декабря 1882 года. За десять лет до этого, в январе 1871 года, Скарятин получил личную аудиенцию у Александра II после того, как его брат, Владимир Скарятин, был смертельно ранен во время царской охоты1132. Монарх даже умолял его, писал губернатор в своих мемуарах, не пытаться отомстить за брата1133. Однако, несмотря на эту историю, Скарятин не получил никаких милостей от нового царя Александра III. После того как министр юстиции зачитал прошение губернатора, он сообщил Сенату, что «его Императорскому Величеству <…> было [угодно] собственноручно начертать: „ходатайство отклонить, а решение дела в Сенате ускорить“»1134.

В январе 1883 года обер-прокурор первого департамента Сената составил обвинительное заключение против бывшего губернатора и обвинил Скарятина в восьми преступлениях, большинство из которых касалось нанесения оскорблений и увечий татарским крестьянам1135. Заключение в основном опиралось на описания преступлений, приведенные в жалобах татар, и часто использовало те же формулировки (например, в нем говорилось, что губернатор схватил двух татар за бороды и стукнул их головами друг о друга)1136. На основании этих обвинений уголовный кассационный департамент Сената пришел к выводу, что некоторые действия бывшего губернатора следует квалифицировать как «тяжкие побои». Такое обвинение могло повлечь за собой частичное лишение прав и привилегий и наказывалось лишением свободы (статья 1533 Уложения о наказаниях). Ссылаясь на статьи 201 и 547 Устава уголовного судопроизводства, юристы Сената настаивали на том, что дело должно рассматриваться в суде присяжных1137.

Это было высшим унижением для человека, который последние пятнадцать лет выступал против новой судебной системы и не уважал этих судей с улицы, как называла присяжных консервативная пресса. Сам Скарятин постоянно выражал свое презрение не только к новым юристам, но и к полномочиям, предоставленным бедным и необразованным сельским массам. Не случайно в начале 1870‐х годов именно он добился от Сената запрета земствам использовать свои средства для выдачи пособий присяжным заседателям из бедных крестьян, которые не могли позволить себе еду или кров во время судебных заседаний1138.

Местная полиция сообщила Скарятину, что он больше не может покидать свой дом в деревне Паньково Смоленской губернии1139. Консервативная пресса была в ярости1140. Как смеет Сенат обращаться с человеком такого ранга и масштаба, как Скарятин, как с преступником и держать его под домашним арестом! Это было позорное обвинение. «Бывшего губернатора за преступление по должности будет судить улица», — сетовали консервативные «Московские ведомости»1141. Человеку, который когда-то был почти что самодержцем Казанской губернии, теперь пришлось иметь дело с тем, что издатель Михаил Катков назвал «лаем газетных собак»1142. В прессе развернулась настоящая битва. В то время как «Московские ведомости» в течение последующих недель прилагали все усилия, чтобы осудить решение Сената и подчеркнуть заслуги Скарятина, либеральная пресса настаивала на беспристрастности Сената и с удовлетворением ожидала предстоящего суда1143.

Скарятин подал апелляцию на решение судить его судом присяжных, но 7 марта 1883 года Сенат отклонил его «частную жалобу» как необоснованную, дав пространное юридическое объяснение1144. В ответ либеральный «Московский телеграф» на своей первой странице восторженно провозгласил:

Скарятин был уволен от должности <…> Теперь наступает время расплаты. <…> Законность восторжествовала, и перед судом присяжных в непродолжительном времени предстанет подсудимый, обращавший предоставленную ему власть в орудие грубого разнузданного произвола и насилия1145.

Приверженцам сильного государства ничего не оставалось делать, кроме как уповать на помощь свыше. Катков фактически открыто выражал надежду на вмешательство самого царя, когда осуждал решение о проведении суда