Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

от бессонницы или допоздна засиживаюсь в соцсетях, несмолкающая память вознаграждает меня картинками того, как Велихов нагло трогал, обнимал меня и терся своей небритой рожей по моим щекам, вискам, шее, ключицам, пропитывая своим алкогольно-шоколадно-цитрусовым ароматом, щекотал собой, посмеивался сам и заставлял меня стонать от того, что делал.

Что я натворила? Это ведь была измена, дешевое предательство, за которое предусмотрена жестокая, лишающая жизни кара, глупое поведение, провоцирующее мужика или… Нет! Нет, конечно. Петька был навеселе, от него тянуло сигаретами и алкоголем, как от молодого винного бочонка, стоящего на нижних полках где-нибудь в подвальных помещениях Прованса в сезон сбора виноградных лоз для будущего дорогого пойла, а я была расстроена и зла, когда неожиданно для самой себя сложила два и два.

Это он? Он разобрался с моей «Перчинкой», он подсунул те бумаги папе, он разорил меня, закрыл счета, заставил платить, спуская состояние, которое я накопила на неминуемый черный день, странным образом наставший, когда я не смогла зайти на до этого момента финансово стабильный сайт для того, чтобы обновить список заказов от постоянных, коих довольно много оказалось, недовольных своей интимной жизнью, жаждущих постельных приключений и страдающих от недостатка ласки и животного секса клиентов? И я тут же встрепенулась, отойдя от первого шока, расправила плечи, гордо выставив свою не слишком полную грудь вперед, осмелела, нахально пнула дверь в мужской туалет, в котором он трусливо скрывался от ответственности и задала ему вопрос, как говорится, прямо в лоб, не предоставляя времени для перегруппировки с целью организации контрнаступления:

«Откуда ты взял то, что в качестве своего эксклюзивного подарка для Егора преподнес?».

Велихов пьяно хмыкнул и вдруг зарылся носом в мои волосы. Он там шипел, с кем-то даже разговаривал, прикусывая макушечную кожу и облизывая проборы, которые лично и разворошил, затем громко цокал, чем-то даже возмущался, резко щелкал, словно языком подстегивал упряжную лошадь, стонал и вместе с этим задушенным как будто мертвым голосом умолял меня заткнуться:

«А не то… А не то… У-у-у, Смирнова! Какая разница, где я взял? Купил в специализированном магазине! Боишься, что Егорыч не в те дырочки протянет стремена?».

«Что-о-о? Ты вообще в своем уме, осознаешь, что лепишь? Что еще придумаешь? Чего ты хочешь? Придурок!» — шептала и мелкой скользкой гадиной извивалась в его руках.

«Выходи за меня, выходи за меня, выходи за меня. Последнее предложение, Ния. Окажи мне честь, крошечка-картошечка» — пьяно брякнул или специально сболтнул мой псевдоним в том чате. — «Ну? Что скажешь? На колено не смогу стать, боюсь, что с грязного пола по объективным причинам уже не поднимусь, да и кольцо тебе не захватил, но с последним мы что-нибудь придумаем. Из фольги слюной спаяем! А?» — он сильно прыскал и, как психически больной, хихикал, раскачивался и цеплялся пальцами, словно крюками полосовал мое тело или за меня, как за тонкую соломинку, хватался, как будто с чем-то нехорошим боролся или стихии, как умел, противопоставлял себя, или просто выживал в том, что лично и затеял. — «Тузик, что на это скажешь? Я не Мантуров — и слава Богу, не долбаный Егорыч, не святой адвокатишка, который терпеливо ждет твоей ласки и какого-то решения: облагодетельствует или так, на все четыре стороны, пошлет. М-м-м! Я не дам тебе ненужное время на раздумья. „Да“ или „нет“? Здесь и сейчас! Согласна? Мы поженимся? Слабо тебе мне свое громкое „да“ сказать? Новое пари! На спор, Ния! Слабо? Слабо, да? А ну-ка, подключайся и повышай мою ставку» — через задушенный смех повторял то, что каждая девчонка мечтает хотя бы раз в жизни услышать и тут же грубо опошлял свои слова. — «Будь моей женой, а не этого придурка… Ния, выходи за меня!».

И я, увы, не исключение… Да! Да! Да!

Я именно та, каждая, обыкновенная, простая, возможно, недалекая или очень глупая девчонка, с занозой в сердце в виде навороченного автомобиля и двух спаянных колец, но не в виде эмблемы автомобильного концерна, а в виде символа законного брака и веселой свадьбы, к которой с раннего детства старательно готовилась и которую с нетерпением ждала.

Я хотела и хочу замуж, потому что всегда о таком событии мечтала, воображая в красках и мельчайших деталях и подробностях, в каком буду платье в тот яркий и торжественный для меня день, какое кольцо на безымянный палец от своего избранника надену, с каким букетом и в каких модельных туфлях выйду на середину зала, чтобы потанцевать уже с мужем, но не с парнем или «не туда и не сюда» женихом. А пьяный Петенька трещал об этом, словно подшучивал, надменно издевался и мерзко пачкал своей желчью то, на что я могу только сквозь многослойную вуаль смотреть, затаив дыхание, с замиранием своего сердца, отсчитывая удары мышцы до победного, но увы, смертельного конца. Я уверена, что свадьба, совместная жизнь, семья и брак для таких, как этот Велихов, пустое место и ничего не значащее действо. Впрочем, как и любовь. С последней, правда, не совсем уверена… Ту кукольную девку с иностранным именем он, кажется, любил. Ссал кипятком и бегал за ней, как котенок за шнурком. Я подтолкнула их к серьезному решению, точно так же выкатив условие с женитьбой. Правда, у меня тогда под боком был недалекий Влад, которого я считала своим скорым мужем и единственным, с кем могла бы до самой костлявой под одной и непротекающей, конечно, крышей сосуществовать. Так как же ту утонченную, чем-то нехорошим одухотворенную девку звали? Чудное имя, словно голыш какой-то. Лиля или Ляля? Лёля или Уля? Жуля, Гуля… Дуля?

«Ах, Эля!» — разум внезапно выкладывает ненужную информацию на блюдечке. Мне остается только руку протянуть и предложенную подачку из соответствующего кластера взять.

Нет-нет, что я вообще думаю и про себя здесь говорю? Брак — это тяжелые кандалы, наручники, гири и двухкилограммовые гантели на каждую руку молодой хозяйки, бремя, ответственность и несвобода, в результате которой вольная и счастливая женщина становится рабыней, немытой и нечёсаной крепостной сенной девкой, снимая с себя статус «столбовой дворянки» и «папиной принцессы», и жалким пресмыкающимся гадом перед тем, кто физически мощнее, выше и сильнее, и перед тем, кто после свадьбы станет рассекать по подаренной квартире в тренировочных штанах, почесывая себе яйца и волосатый зад, пренебрежительно вытаскивая завернувшиеся боксеры из расщелины меж