Польша в ХХ веке. Очерки политической истории - Коллектив авторов

Польское руководство без колебаний воспользовалось тяжелым политическим положением ЧСР в связи с непрерывно нагнетавшейся Гитлером истерией по поводу судьбы судетских немцев. В сентябре 1938 г., когда судетский кризис неумолимо двигался к своему разрешению, позорному для западных союзников Праги, Варшава поставила вопрос о передаче ей спорной территории Тешинской Силезии. Ультимативное требование она подкрепила демонстрацией силы и решимости добиться своего, если даже для этого придется прибегнуть к оружию.

Давление на Прагу оказывалось по нескольким направлениям. Во-первых, формировался добровольческий легион «Заользье», в который вступали волонтеры не только из Силезии, но и других районов Польши. Таким образом Варшава демонстрировала миру, насколько близко к сердцу воспринимают поляки судьбу угнетаемых чехами соплеменников. Во-вторых, военное руководство страны открыто создало отдельную оперативную группу «Шлёнск» («Силезия») численностью около 36 тыс. солдат под командованием бригадного генерала В. Бортновского. Эта серьезная военная сила предназначалась для вторжения на территорию суверенного государства в случае его отказа добровольно уступить давлению Варшавы.

Помимо этих двух явных «аргументов» использовался и третий, сохранявшийся в глубокой тайне. Им были польские диверсионные группы, перед которыми 19 сентября 1938 г. было поставлено две задачи. Во-первых, проникнуть на сопредельную территорию и развернуть там террористическую деятельность – подрывать мосты и железнодорожные пути, нападать на жандармские посты и патрули, дестабилизировать ситуацию и т. д. Во-вторых, спровоцировать местное польское население на восстание и тем самым показать (как это сделала судето-немецкая партия), что поляки не желают жить с чехами в одном государстве. Если с первой задачей боевики справились более или менее успешно, то вторую им решить не удалось. Поэтому у польского руководства остался только военно-дипломатический путь решения проблемы спорной части Тешинской Силезии.

1 октября 1938 г., уже после завершения Мюнхенской конференции, Варшава добилась своего. Прага, преданная западными союзниками, согласилась на польский ультиматум от 1 октября, уступив Польше Заользье. 2 октября польские войска заняли этот район, генеральный инспектор Рыдз-Смиглы на месте торжественно провозгласил воссоединение этой земли с матерью-Родиной{70}. А. Фришке признает, что «требования возврата Заользья, выдвинутые в момент наивысшей угрозы для этой страны [ЧСР] со стороны рейха, были катастрофической ошибкой. Они облегчали западным державам мюнхенские решения и влияли на ослабление воли к сопротивлению Чехословакии»[423].

На этом польская активность в отношении ЧСР не прекратилась, уже в октябре Варшава приступила к выполнению своих обязательств перед Венгрией по дестабилизации положения в Подкарпатской Руси (эта операция получила весьма выразительное название «Лом»). Вплоть до передачи Венгрии южных районов Закарпатья в ноябре 1938 г. в эту область ЧСР забрасывались польские диверсионные группы, нападавшие на чешских жандармов и чиновников, разрушавшие транспортную инфраструктуру и т. д.[424].

Соучастие в разрушении Чехословакии было, пожалуй, последней международной акцией, в которой Польша действовала заодно с Германией. Нет ни малейшего преувеличения в том, что мировое общественное мнение трактовало Польшу как соучастника раздела Чехословакии. Зато подавляющей частью поляков присоединение Заользья было воспринято как великая победа, триумф завещанной Пилсудским внешней политики, справедливое наказание чехов за все их действительные и мнимые прегрешения перед Польшей. «Санация» приобрела в глазах общества еще одно подтверждение великодержавного статуса Польши. В этом заключалась одна из главных причин ее успеха на досрочных парламентских выборах и одновременно неудачи оппозиции, призывавшей общество к их бойкоту.

Участие Варшавы в развале суверенной Чехословакии под предлогом справедливого решения национального вопроса повлияло на ее политику в отношении собственного украинского населения Волыни и Подляшья. В 1938 г. произошел полный разрыв с прежней линией, направленной на нахождение со здешними украинцами модус-вивенди при условии признания ими принадлежности этих земель Польше. В 1938 г. поборник этого курса волынский воевода X. Юзевский был переведен в Лодзь. Началась так называемая акция «ревиндикации», т. е. «возвращения» в католицизм коренного украинского населения, исповедовавшего православие. Украинцам, возмущенным открытым попранием их конституционных прав, власти объясняли свои действия тем, что восстанавливается историческая справедливость. Их предки якобы были польскими колонистами-католиками («мазурами»), а царизм насильственно обратил их в православие. Акция осуществлялась пограничниками с ведома и согласия высшего военного командования армией[425]. Следует сказать, что эта оскорбительная для украинцев кампания стала одной из причин так называемой «волынской резни» поляков и украинцев Волыни в годы Второй мировой войны.

Последующее развитие событий в Восточной Европе показало, что Гитлер, использовав польский и венгерский ревизионизм для внедрения в европейскую политическую практику смертельного для многонациональных государств права наций на самоопределение, больше в услугах Польши не нуждался. Первые слабые, но понятные искушенным дипломатам намеки на возврат к антипольской линии во внешней политике Гитлер сделал сразу же после аншлюса. Прямым текстом претензии Германии были озвучены германским министром иностранных дел И. фон Риббентропом уже 24 октября 1938 г. на встрече с польским послом в Берлине Ю. Липским в виде плана «упорядочения всех существующих между Германией и Польшей спорных моментов как завершение начатого маршалом Пилсудским и фюрером дела соглашения».

Немцы хотели получить согласие Варшавы на ликвидацию статуса вольного города Данцига и включение его в состав Германии, а также на строительство через «коридор» экстерриториальной автострады и железной дороги. Взамен Риббентроп предложил Польше присоединение к Антикоминтерновскому пакту, аналогичные транспортные артерии на территории Данцига, а также гарантии и продление декларации о ненападении 1934 г. на 25 лет. Вопрос о Гданьске и путях сообщения не был для Польши жизненно важным. Вольный город все еще находился под управлением Лиги наций, а у поляков был собственный порт в Гдыне. Для Варшавы отказ от прав в Данциге был главным образом делом престижа. Приглашение же в Антикоминтерновский пакт было равнозначно заявлению, что Гитлера больше не устраивает польская политика равновесия между Германией и СССР.

Как и предвидел Пилсудский, его внешнеполитического курса действительно хватило лишь на четыре года. Самое неприятное для Польши заключалось в том, что ее положение в конце 1938 г. было существенно хуже, чем до января 1934 г.: блок «междуморье» создать не удалось, Версальская система была практически уничтожена, в том числе и с участием самой Варшавы. Франция и Великобритания, проводившие политику умиротворения Германии, стали еще менее надежными союзниками, отношения с Советским Союзом так и остались прохладными. Поскольку требования Германии сохранялись в полной тайне, внешне двусторонние отношения все еще выглядели такими же спокойными, как и прежде. Бек не спешил с ответом, а немецкая сторона его не торопила.

В октябре 1938 г. наметилось некоторое улучшение атмосферы в отношениях Польши с СССР. Советское руководство, рассматривавшее Мюнхен как попытку изолировать СССР от Европы, встревоженное откровенным игнорированием его мнения при решении судетского кризиса, не прочь было повысить градус отношений с Варшавой. В октябре 1938 г. состоялись достаточно конструктивные переговоры польского посла в Москве В. Гжибовского с заместителем М. М. Литвинова В. П. Потемкиным, а затем и с самим наркомом. По их итогам 26 октября было оглашено совместное коммюнике, в котором основой взаимных отношений определялись уже существующие между странами договоры, включая и пакт о ненападении, продленный в 1934 г. на 10 лет. Говорилось о намерении увеличить торговый оборот и решить ряд иных накопившихся проблем. Итогом взаимного проявления доброй воли стало заключение в феврале 1939 г. торгового договора, предусмотренного еще Рижским миром 1921 г.

Однако нет смысла переоценивать значение очередной демонстрации готовности сторон к конструктивному сотрудничеству. Варшава вовсе не собиралась строить свою безопасность на союзе с СССР, так же как и Москва не считала Польшу серьезным партнером, с помощью которого можно было пресечь неблагоприятную тенденцию в политике Запада. В Москве понимали, что козыри в начинающейся большой игре были в руках западных держав и Германии, а вовсе не Польши.