За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

А, когда это поняли, процесс уже шел другой, и все попытки изменить его ничего не дали, ты не знаешь, как в таком случае может быть: младенцев можно выращивать, как картошку на грядке, можно наделить разумом вещи.

Он вдруг оценивающе поглядел на Чия.

Не понимаешь? Чушь всё. Не поймешь.

Все, заслонка упала. Он снова улыбался. Чий и, правда, не понял, как к этому относиться, было там и правильное, и неясное. Он даже не договорил, хотя что-то он хотел. Это действительно правильно, если это так, и южанин действительно объяснял и насчёт Громовой. Как там, -у второго нет слов, чтобы это описать, а первый все равно не поймет, потому что слов не знает. И не то, чтобы Чий совсем ничего не понял, он понял все, что ему описали, но это не жизнь, жизнь сложнее, и, чтобы понять по-настоящему, надо знать.

За горбатой переносицей и в темных провалах сильно выступающих надбровных дуг, где-то там, за ними, скрывался разум и знания, нечеловеческие знания, древние пласты, слои. Южанин знал не только это. Он хранилище информации. Чий, как будто почувствовал это, ему так показалось, когда человек перестал кривляться, маска спала и он стал говорить по-другому, как если бы он до появления Чия именно об этом и думал, и еще до этого не раз, и кривлялся не, как это делали обычно, для того, чтобы набить себе цену, а из- за другого.

Костер потушили, они легли спать, и на глаза опустилась темная непрозрачная пелена. В животе было неприятно от мяса, он отвык есть жареное, и съел-то ведь совсем чуть-чуть. Разбуженное воображение не давало уснуть, хоть он и думал, что заснет сразу же. Он думал о том, что упустил в разговоре, что почти понял, вроде, он говорил именно о том, о чем думал Чий, раньше когда-то, но у него не получилось. А теперь должно получиться, если бы он только не забыл смысл, ему пытались открыть загадку, а он услышал только, о чем уже имел подозрения, о людях, это сначала он думал, что ему просто недорассказали. А теперь думал, что недопонял, и это его вина, он не мог встать за краем, у него не было знаний. Он засыпал и думал о людях: лица были знакомые, и мозг выдумывал чужие, он задумался, что человек прекращает быть ребенком, когда взрослые перестают казаться умными и сильными, а до этого было детство счастливое…

…Тогда было не утро, он просто поздно встал, светло, околичная дорога. Впереди собирают урожай, в руке лепешка еще горячая, которую ему дала мать, и он стоит и испытывает гордость за них и за себя, потому что он часть их, потому все так умно и хорошо.

«Интересно, о чем тогда думал Изран», – подумал он, и лежать сразу стало неуютно, но он уже почти спал.

Он открыл глаза, было темно, проснулся он оттого, что его сильно дернули за плечо. Хотелось спать.

– Вставай, тебе идти.

Чий сразу все вспомнил и встал, протирая глаза.

Вокруг стояла тишина абсолютная, Громовая молчала, Лес спал уже давно, сыро вокруг, и нет ветра, листья затаились и боялись пошевелиться на ветках.

– Гора где? – спросил он.

– Вон там, – ответили ему и развернули лицом куда-то в точно такую же тихую и глухую темноту, что и рядом.

Он знал, что таких низких веток здесь нет, но постоянно ожидал, что на что-то сейчас наткнется лицом, рядом сзади по земле шуршали шаги. Воздух висел абсолютно неподвижно, Чий чувствовал лицом и руками, как он протыкает туман, собирая влагу. Он будет идти так, принимая росу и, может быть, даже оставляя сзади после себя туннель в форме тела, в который этот плотный туман обратно уже не поползет, и будет становиться все мокрее и мокрее, и, когда дойдет до конца, рубашку можно будет выжимать, два тоннеля – они вместе будут мокрее. Он опомнился и остановился:

– Ты же должен идти назад?

Сзади тоже остановился, Чий почти ничего не увидел в темноте и не услышал, он подождал немного ответа и пошел. Сзади снова мягко зашуршала земля.

Когда они окончательно остановились, было уже немного видно непроницаемо-черную стену низких кустов впереди и за ними отрытую землю.

– Стой!

Чий остановился и потом, простояв, так развернулся. Человек стоял, глядя на него, и молчал, а потом вдруг заговорил сразу быстро, почти без пауз и негромко, так что он не разобрал начало и стал понимать по ходу.

–…мог бы про трактора и машины, и ты все равно думал бы, что удивительнее ничего не может быть, если бы поверил, вещи приводят в движение вещи. Но это все равно не Империя! Еще или уже. Мы стары – это старость. Если б ты увидел человека того времени, когда мы были сильны, ты решил бы, что перед тобой нелюди, правящие землей и водой, говорящие на расстоянии… Ты знаешь, люди раньше летали, но мы были и остались животными, и тогда тоже. Оказалось, что обывателю все это безразлично, почти всем, обывателю это просто неинтересно, ему важна только польза – нажимаешь на кнопку и пользуешься, и дураки верили: что за тысячу лет до того, когда началась эпоха вещей, люди были глупее когда пахали землю, а они были точно такими же, также жили, сорились, мирились, переживали, абсолютно так же, потому что, в отличие, от уровня знаний культуры, уровень знаний массового человека не изменился никак – если раньше воду кипятили на костре, то после ее кипятили с помощью вещей, и для этого не надо знать принцип работы вещи, надо знать на какие кнопки нажать. У обывателя нет потребности изучать, сказал один человек, у него есть потребность понять, а это не одно и тоже, понять – значит упростить, привыкнуть, чтобы то, что считал чудом, не удивляло и все, – он вдруг заорал на него и развернул за плечи. – Ты думаешь, это сказки? Это правда, тебя ждёт там это!!!

Чий глядел на него молча, пока он говорил, в темноте различались лоб и переносица, голова двигалась, и из темноты иной раз виднелись губы, сжатые в линию, ломаясь, выплевывали слова. Он был абсолютно серьезен, говорил и говорил.

Для обывателя, что старая Империя, что наши дни – это одна и та же среда как выяснилось, для увлекающегося это не так, развитие системы и он связаны. Но оказалось, что их число непостоянно. Когда- то этот процесс пропустили все, их число вдруг уменьшилось, и казалось, что ничего не изменилось, все осталось, как и раньше, может, и не сильно уменьшилось. Никто не знает, на три десятых, от того