Судьба по-русски - Евгений Семенович Матвеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Жаль, что не существует прибора, определяющего степень одаренности… Какого-нибудь талантомера, темпераментомера… Приставил его к абитуриенту – а там на шкале все сразу видно: способный, талантливый, гениальный… Или видно совсем другое – вниз по шкале. Ну, тогда и знай свое место. А так, чего греха таить, видим мы себя только на верхней отметке шкалы…
Однажды дочь Светлана заявила мне:
– Папа, я хочу поступать в «Щуку» (театральное училище имени Щукина).
Без психологической подготовки, без соответствующей обработки после такого рода сообщения можно было сразу и «скорую» вызывать. Ничего такого, что могло бы навести меня на мысль о подобном выборе профессии, я в дочери не замечал.
Впору было заорать: «Нет!!!» Но сдержался. Вдохнул, выдохнул, сосчитал до десяти…
– Светланочка… Ты хорошо подумала?
– Да, папа…
Стоит передо мной и дрожит, как травинка на ветру. Может, впервые посмотрел я на дочь профессиональным глазом: хороша и статью, и лицом. Знаю: умная и начитанная. Всегда тихая, ровная, без резких эмоциональных всплесков… «А вдруг в этой “тихости” чертики водятся?» – подумал я. Спросил:
– Когда тебе в голову пришла эта безумная мысль?
– По правде говоря, недавно…
– Не показалась ли тебе жизнь артиста легкой?
– Что ты, папа, по тебе и маме знаю, что нет!..
– И готова терпеть муки, терзания, унижения? – нагнетал я.
– Да…
– Кто набирает курс?
– Цецилия Львовна Мансурова, – ответила дочь с явным уважением к имени профессора. Мне это понравилось, потому что знаю: бегают из вуза в вуз «жаждущие славы», не зная, у кого им предстоит учиться, – так, лишь бы куда-нибудь попасть.
– Что ты знаешь о ней?
– Я видела ее в спектакле «Филумена Мартурано». Меня ошеломило… мне захотелось понять, что это было…
Недурно, недурно отвечает девочка. Но для того, чтобы понять, чем ее ошеломила актриса, не обязательно поступать в вуз, – сходи два-три раза на спектакль, прочитай все, что пишут критики об искусстве Мансуровой. Так раздумывал я про себя, а вслух сказал:
– Ну что же… Прежде сдашь экзамен мне!..
– Нет, папа!.. – выкрикнула дочь.
– ???
– Я тебя боюсь, папа!.. И ты не объективен!..
Мне показалось, что в глазах ее блеснули слезы. А может, это были вовсе и не слезы, а засветился тот самый «чертик»?.. Расстались мы мирно. Решили еще пару деньков «подержать мозги в руках»…
Напряженные были эти деньки: размышления, прикидки, сомнения… Жена все суетилась между чадом и тираном-отцом: «Ты уж не очень, Женя», – приговаривала она.
Дочь все же решилась пройти через отцовское «чистилище». Я приготовился слушать порядком надоевшее всем педагогам «Осел, козел…», «Я волком бы выгрыз бюрократизм!» Одним словом, все то, что дети долдонили еще в школе.
– Что будешь читать? Какие авторы тебя взволновали?
– Ольга Берггольц, Беранже, Шолохов, Михалков, Шандор Петефи…
Ничего себе обоймочка… К счастью, набор не банальный и не стандартный. Очко в пользу абитуриентки.
– Читай Беранже.
– …Уж сколько лет сюда, едва переступая,
Одна, и в летний зной, и в холод зимних дней,
Плетется каждый день несчастная – слепая…
Подайте милостыню ей!
– Берггольц, – осторожно попросил я.
– …Она стоит на лестничной площадке,
на темной, на знакомой без конца,
в солдатской, рваной, дымной плащ-палатке,
кровавый пот не вытерла с лица…
Умолкло мое дитя, глаза буквально прокалывают меня насквозь. В них: «Ну что, папа?» А в моих мозгах стучит ее фраза: «Ты не объективен, папа!» – «Нет, – сказал я себе, – вон всякую предвзятость! Только объективно. Повествовала Света логично, органично и предельно просто. Видела и понимала, о чем говорит. Да и я увидел и голодную, нищую старуху, и измотанную войной молодую женщину-солдата. Это уже немало».
И все же… и все же… Какой-то червячок сомнения был в моей душе. Я не высказал дочери никаких замечаний, советов, наставлений – пусть предстанет перед педагогами чистым листом…
– Рискуй, дочка! – И все. Без слюнявых благословений.
Она – на экзамен, а я – на декаду российской культуры в Латвию.
Жизнь в Риге сразу втянула в вихрь торжеств – творческие встречи, концерты, дискуссии, приемы, экскурсии, банкеты, аплодисменты, цветы… «Холодные прибалты» дарили нам столько искреннего, неподдельного тепла – живи, радуйся, наслаждайся! Ан нет! На душе кошки скребут.
Первой неладное во мне заметила Вия Артмане. Она так старалась, чтобы гостям было в Риге хорошо. А тут Матвеев ходит пасмурный… Может, недоволен чем-то?..
– Евгений, ты какой-то не такой… Что с тобой? – спросила Вия серьезно, пристально вглядываясь в меня. – Тебя так хорошо принимают!..
Мне не хотелось, чтобы она думала, будто я недоволен хозяевами, не мог я оставлять ее в таком беспокойстве, потому выложил все напрямик:
– У меня беда. Светка поступает в театральное…
Вия взорвалась хохотом. На нас сразу обратили внимание – дело происходило в загородном ресторане на правительственном приеме.
– Ну ты и дурной!.. – Она все еще захлебывалась смехом. – Не волнуйся. Поступит твоя дочь. Она хорошая девочка!.. – Своим милым голосом с мягким акцентом Вия пыталась успокоить меня. А я про себя думал: «Хорошая девочка – это еще не профессия»…
Поздно вечером, после банкета, собрались в гостиничном номере мужички – как водится, «добавить» и порассуждать о том, как проходит декада культуры.
Петр Глебов, знаменитый Гришка Мелехов, под гитару заливался «канареечкой-пташечкой». Виктор Петрович Астафьев, к тому времени уже полюбившийся мне за повести «Стародуб», «Звездопад», «Кража», был на редкость словоохотлив: без писательского апломба, эдак по-крестьянски рассказывал разные были. Как жалею теперь, что ничего не записал тогда из его мудростей…
Глебов вдруг оборвал песню.
– Слушай, – обратился он ко мне. – Сегодня Вия Артмане мне сказала, что ты трепыхаешься из-за поступления дочки в Щукинское. Хочешь, сейчас узнаем, какая там обстановочка?
– Как?
Глебов стал листать свой блокнот.
– Я позвоню Циле Мансуровой, и ты лично пообщаешься с ней…
– Стоп, Петя! Двух «казаков» на одного профессора многовато. Давай так: ты звонишь и спрашиваешь: «Так, мол, и так – дочь Матвеева поступает к тебе на курс, как она?» И передаешь трубку мне. Понял? Я хочу услышать то, что она скажет тебе, а не мне…
– Заметано, – сказал Петр Петрович и подмигнул Астафьеву, мол, видал, каким манером Матвеев в разведку рванул…
Соединился с Москвой, спросил Мансурову, задал ей мои вопросы, потом передал трубку мне.
Слышу знакомый хрипловатый голос Цецилии Львовны:
– Понимаешь, Петя, девочка видная… Ну, как тебе сказать… С хорошим вкусом… Думаю, на третий тур можно допустить… Но зачем ей это надо? А отец что,
