Лже-Нерон. Иеффай и его дочь - Лион Фейхтвангер

позволит, даже знай она, что от этого зависит изгнание Флавиев из Рима, разрушить гробницу в ее парке, гробницу, где жил усопший Нерон. Останки ее возлюбленного, ее императора, были лучшим ее достоянием, без них она не могла бы жить.

– С прахом я не расстанусь, – сказала она тихо, твердо, зло. – Это невозможно.

Варрон отступил. Он понял, что никакая сила на земле не сломит сопротивления Акте. Он простился, ушел.

Акте между тем поспешно готовилась к отъезду. Если прежде она каждой частицей своего тела ждала близости с Нероном-Теренцием, то теперь она уже не могла дышать одним воздухом с ним. Одно воспоминание о его коже, о его запахе вызывало у нее тошноту.

13

«Тварь» восстает против творца

Намерение Клавдии Акте вернуться в Антиохию и Рим ошеломило друзей Нерона. Требоний и Кнопс настаивали на том, чтобы устранить ее, уничтожить раньше, чем она вернется в Рим и распространит там сказку, будто бы Нерон вовсе не Нерон. Даже самим себе они не признавались, что рады были найти предлог отомстить женщине за ущемленное мужское самолюбие.

Теренций благосклонно выслушивал предложения своих приближенных. Его злило, что Акте одним своим появлением покорила массы Месопотамии, он ревниво завидовал ее популярности. Он хорошо знал, что были моменты, когда она принимала его за Нерона. Возможно, говорил он себе, он и мог бы завоевать ее, если бы не спасовал как мужчина. Он не прощал ей того, что его мужская и актерская сила оказалась мала, он не забывал, что она не хотела увидеть его «ореол», блеск царского величия, исходивший от него в Лабиринте. Приятно было бы стереть эту шлюху с лица земли, а если того же требуют государственные интересы, то это – удачное совпадение. Легче всего было бы, конечно, убить Акте из-за угла. Но это казалось ему слишком грубым и простым. Его месть должна быть изощренней, изящнее. Он вспомнил об искусно подстроенном кораблекрушении, с помощью которого Нерон пытался убрать с пути свою мать. Теренций мечтал устроить «несчастный случай», в результате которого Акте была бы изувечена: пусть лицо ее останется навсегда обезображенным, пусть ее походка утратит всю свою прелесть. Конечно, все это надо организовать так утонченно-искусно, чтобы даже Акте не заподозрила ничего, кроме злого случая.

Акте тем временем закончила приготовления к отъезду. Но так как у нее было деликатное сердце, она не хотела покинуть Эдессу, не простившись с человеком, который после долгих лет засухи снова вызвал в ней расцвет большого чувства. Она посетила Нерона.

Нерон в этот час возился со своими дрессированными летучими мышами, для которых был устроен специальный грот. Прощальный визит Акте был для него неприятной неожиданностью. Если бы она пыталась уехать тайком, украдкой, это более соответствовало бы его планам. Он уже принял на этот случай меры, и она не ушла бы живой из его владений. То, что теперь она стояла перед ним, такая спокойная, веселая, не укладывалось в его представления о мире, смущало его, и он еще сильнее ненавидел ее за то, что живая Акте не совпадала с тем образом, который он создал себе.

Он заставил ее некоторое время ждать, затем принял ее, но не во дворце, а в гроте, в полумраке. Призраками реяли летучие мыши или висели, уцепившись за потолок, за выступы. Это были животные разных пород: они свисали отовсюду, уродливые, с человеческими руками, огромными ушами, отталкивающими собачьими или обезьяньими мордами, мохнатыми тельцами разнообразнейших цветов. Нерон предполагал, что эта жуткая обстановка смутит Акте. Но Акте была скорее удивлена. Поэтому Теренцию не удалось во время этой прощальной аудиенции быть Нероном. Он, правда, многословно, полуиронически выражал свою печаль по поводу того, что Акте так быстро покидает его, припомнил цитаты из классиков, не хуже, чем это сделал бы подлинный Нерон. Но в общем Теренций сам чувствовал, что он не в ударе. Акте же находила его убогим, она не понимала, как мог этот человек пробудить в ней такие сильные чувства.

Она собиралась уходить, когда Нерон наконец почувствовал, что на него снизошло вдохновение и ему достанет сил овладеть собой. Да, на него снизошел дух подлинного Нерона. Он ощутил себя императором, который прощается с человеком, некогда ему близким, близким еще и теперь. Но он, император, хочет, чтобы их разлучила смерть, о чем другой еще не подозревает. Темно и таинственно заговорил он о своих летучих мышах. Говорил о том, как души убитых Одиссеем женихов, подобно летучим мышам, следуют в подземный мир за вожатым мертвых Гермесом. Процитировал Гомера:

…Как мыши летучие в недре глубокой пещеры, Цепью к стенам прикрепленные, – если одна, оторвавшись, Свалится наземь с утеса, – визжат, в беспорядке порхая; Так, завизжав, полетели за Эрмием тени…

Глубокомысленно и таинственно шутил: кто, мол, из умерших общих знакомых скрывается теперь в этих уродливых животных, – вот в этом или в том? Он смотрел на Акте близорукими глазами, злым и в то же время печальным, нежным взглядом, точно навсегда с ней прощаясь. Он играл Нерона, знающего, что его мать Агриппина, что его жена Октавия готовятся в путь, из которого им не суждено вернуться. Он любил эту Агриппину, эту Октавию, он любил и Акте, потому что она была для него уже мертва, потому что он наслаждался беседой с умершей, которая думает, что она еще жива. Он мог быть особенно нежен с нею, зная то, чего не знала она, исполненный злого чувства превосходства. Он был особенно нежен с Акте.

Акте испугалась. Сначала этот человек, игравший с прирученными летучими мышами и кормивший их с ладони, показался ей смешным. Теперь он был ей страшен. О, она знала этого Нерона. Знала его ужасающую, бездонную жестокость. Знала страсть Нерона к такого рода злобной игре. Да,