Послание из прошлого - Сергей Александрович Милушкин

Глава 30

— Вот же черт, как же тебя так угораздило, Влад⁈ Давай, обопрись на меня… — Витя обхватил друга за талию, взгромоздил тяжелую руку себе на шею, потом оглянулся на дверь палаты — там было тихо, как в гробу.

Старик из палаты, поделившийся прорезиненным плащом, не выходил из головы. Почему у него вообще вызывал удивление кашляющий пациент в больнице? Это ведь нормально! Ничего особенного в старом человеке и быть не могло, но весь его облик говорил об обратном. Он словно с луны свалился, если можно так выразиться, не вписывался в интерьер, не был его естественной частью! Это все равно, что на уроке физики вместо Эльвиры Григорьевны появился бы сам Альберт Эйнштейн и как ни в чем ни бывало вызвал бы его, Виктора Крылова к доске.

Шершень скривился от боли и охнул.

— П-п… помедленее… п-пожалуйста…

— Да, хорошо.

Они доковыляли до дверей, расположенных в темной нише слева от палаты, там, где и указал старик. Со стороны можно было подумать, что это какое-то техническое помещение. В углу Витя заметил две швабры, оцинкованное ведро, наполовину наполненное мутной водой и стеклянную банку с белым порошком. Судя по запаху, это была хлорка.

Витя осторожно нажал ручку — дверь открылась, действительно вниз вела лестница, довольно широкая, но безо всяких окошек с видами на больничный парк. К тому же здесь ощутимо сквозило, и Витя поежился.

— Ты как? Можешь идти? — спросил он Шершня, с тревогой глядя на друга.

Тот слабо кивнул. Наркоз еще не окончательно отошел и сознание было явно затуманено. Он что-то нашептывал себе под нос, периодически встряхивал головой и пытался махнуть здоровой рукой, будто бы участвуя в той самой драке.

Они спустились на один этаж, кода выше раздался сильный удар. И хотя расстояние было приличным, голые стены резонансом встряхнуло — будто сам воздух задребезжал и до них долетел разъярённый крик:

— Далеко не ушел! Вылезай, скотина!

Витя замер на половине лестницы, голова Шершня упала на грудь, будто бы парень потерял сознание, однако он вздрогнул и с трудом ее поднял, оглядывая лестничную клетку.

— Где мм-ыы⁈ — замычал он протяжно.

— Т-с-с! — Витя спешно прикрыл ему рот рукой, и слюна Шершня размазалась по его ладони. Теплая и мокрая. — Тише, Влад! Тише!

Шершень кивнул, будто бы что-то вспомнив.

— А где этот… ты что за черт…?!!! — взревел тот же голос и почти сразу перерос в протяжный выдох, словно кто-то проткнул футбольный мячик: — О-о-о-х! — звук падения был похож на складывающиеся костяшки домино, после чего наступила тишина.

— Идем, идем быстрее… — тихо прошептал Витя.

— Что тут происходит?!! Мужчина, вы кто такой⁈ Как вы попали в палату⁈ — звонкий женский голос разнесся по третьему этажу больницы. — Немедленно отвечайте, или я вызову… — ее срывающий голос потонул в жутком приступе кашля.

Они спустились в подвал, никого больше не встретив. Коридор был темным и холодным и выглядел абсолютно безжизненным, будто бы им никто и никогда не пользовался.

«Но ведь люди в больницах не всегда… вылечиваются, некоторые умирают и тогда… никто не будет возить их по больничному двору у всех на виду» — вдруг подумал Витя, дрожа от холода и страха. Адреналин отступил и только теперь он почувствовал, насколько он устал и как ему одиноко и тоскливо. Домой нельзя, возле подъезда ждут эти подонки. Или кто-то из них. Придется звонить маме, ее нужно предупредить, что он не будет ночевать дома. Другого выхода не было.

Конечно, для нее это будет шоком. Она наверняка сразу вызовет милицию и тогда начнется… Но, чтобы ей позвонить, нужно, во-первых, придумать, где же он все-таки будет ночевать, а во-вторых, найти телефон-автомат и двухкопеечную монетку. С собой у него были только крупные купюры из ящичка Шершня.

С трудом они ковыляли по бетонному коридору, который казался бесконечным.

Наконец, впереди показалось слабо освещенное пространство. От осознания, что сейчас, возможно, ему придётся увидеть множество застывших, холодных, мертвых людей, у Вити заныло под ложечкой.

Шершень по-прежнему слабо ориентировался, хотя и шел почти самостоятельно. Периодически он останавливался и отдыхал, показывая, что сильно кружится голова.

— Влад, что мы потом будет делать? Когда пойдем?

Шершень точно слышал его речь и даже, вроде бы, понимал вопросы, но ничего не отвечал и от этого Вите становилось еще страшнее. Тащить только-что прооперированного друга через город, где на каждом углу подстерегала опасность было выше его сил.

Он уже хотел повернуть назад, кинуться к первому попавшемуся врачу и рассказать обо всем, чтобы тот что-то сделал, что угодно — да хотя бы позвонил маме с рабочего телефона! Скрипя зубами, Витя сдерживал себя, вспоминая про странное непонятное слово, как-то упомянутое училкой по литературе: малодушие. Это когда вы трусите и вместо того, что должны сделать, делаете, что легче, идете самым простым и безопасным путем, — говорила она и приводила в пример то Александра Матросова, то Николая Островского, то своего деда, прошедшего Великую Отечественную от Москвы до Кенигсберга и получившего тяжелое ранение при штурме города-крепости.

Витя не знал ни Матросова, ни Островского, зато прекрасно помнил своего отца.

— Давай, еще немного! — Шершень снова как-то обмяк и почти целиком повис на его плече.

Едва переставляя ноги, Витя подошел к лифту и нажал кнопку. Он подумал, что если лифт не сработает, то подняться наверх они уже точно не смогут.

Однако кабина пришла довольно быстро. Двери раскрылись, приглашая их войти. Лифт был большим, грузовым, сюда, при желании можно было уместить человек пятнадцать, а то и больше.

На квадратной алюминиевой панели управления было всего две кнопки: черная, означающая нижний этаж и белая — верхний. Никаких «Стоп», «Диспетчер» или подобных кнопок, как в обычных лифтах. Витя нажал на белую кнопку и лифт довольно бодро взмыл вверх.

Когда дверцы разомкнулись, он с опаской глянул перед собой. Большое помещение, стены которого покрывал тусклый больничный кафель, изъеденный паутиной трещин, освещалось двумя тусклыми желтыми лампами со стальными абажурами. Справа у стены в хаотичном порядке теснились пустые каталки, на которых белой краской были видны кривые буквы «ИНВ № 33178». Слева стояли еще две, но уже накрытые простынями, под которыми, он в этом мог поклясться, кто-то или что-то лежало.

Витя почувствовал слабость и