Школьная бойня - Николай Иванович Леонов

рук дела – и мошенничества, и благотворительность. Одним словом – чудны твои дела, Господи! А больше ничего и не скажешь – только руками разведешь.

Орлов на это ничего не сказал, лишь опустил голову и стал делать вид, что нашел что-то интересное в траве. Крячко с Гуровым понимающе переглянулись.

– Вот мы теперь и думаем, Петр Николаевич, что нам со всем этим делать, – подытожил Станислав.

– Что значит, что делать? – нахмурился генерал и строго посмотрел на подчиненных. – Вы мне тут не халтурьте! – погрозил он им пальцем. – Ваша работа какая? Искать. Вот и ищите. А то смотрю, в жалельщики подались. Жалеть нам разное жулье не положено по статусу. Хотите жалеть, в попы… то есть в священники ступайте. А в уголовном розыске нужно выявлять и наказывать. Понятно вам?

– Ну, так понятно, чего уж тут непонятного, – нехотя отозвался Крячко и исподтишка посмотрел на молчаливого Гурова. – Вот, ловим, стараемся…

– Уже есть идеи, где искать этих добреньких жуликов? – делано-сурово нахмурился Орлов.

– Пока одни только наметки, – быстро ответил Гуров и заговорщицки посмотрел на Крячко. – Но будем искать всенепременно.

– Вот и правильно, ищите. А меня в курсе держите – что и как.

– Понятное дело, Петр Иванович! Докладывать будем лично вам. Обо всех наших успехах и неудачах в деле поимки этих негодяев! – ответил Крячко и поклонился.

– А ты не ерничай, – укоризненно сказал Орлов. – Пойдемте, вон мне твоя Наталья уже рукой машет, ужинать зовет.

25

Воскресенье пролетело незаметно. О работе ни Гуров с Крячко, ни Орлов старались больше не вспоминать. По крайней мере, вслух разговоров на эту тему никто не заводил. Оно и правильно. Выходные вообще были редкостью для большинства работников уголовного розыска и для Гурова с Крячко тоже. Жены редко видели их дома и в будние-то дни, а уж такие выходные, когда друзьям удавалось вырваться и спокойно отдохнуть, без суеты и тревожных звонков со службы – по пальцам можно было сосчитать.

В понедельник Льва Ивановича и Станислава Васильевича ждала рутинная и привычная оперативная работа – они распечатывали и рассылали по всем районным участкам и по всему Подмосковью ориентировки и фотороботы артистов-аферистов. Крячко первый дал это определение жуликам, и Гуров его одобрил и подхватил. Теперь между собой они их только так и называли.

Во второй половине дня Гурову неожиданно позвонила жена. Не то чтобы этот звонок был неожиданным для Льва Ивановича, Маша и раньше звонила ему на работу и нередко даже прибегала сама, когда бывала свободной от репетиций, спектаклей и домашних дел, но вот ее предложение, которым она поделилась, было для полковника крайне неожиданным.

– Лева, у меня есть отличная идея! Кажется, я знаю, кто из театральной среды может тебе помочь в твоих поисках, – выпалила Мария в трубку.

Накануне вечером они в который уже раз обсуждали вероятную причастность к аферам близких к театральному искусству лиц. Тогда-то Лев Иванович и поделился с супругой опасениями, что проверка всех театров столицы и местечковых подмосковных подмостков займет у них с Крячко уйму времени. Теперь же, по всей видимости, на Машу снизошло какое-то озарение, которым она и поспешила поделиться с мужем.

– Свежая идея – это всегда хорошо, – устало вздохнул Гуров. – У нас со Станиславом просто-таки голова кругом идет от всей этой околотеатральной чехарды. Некоторые коллеги уже успели нам отзвониться и высказать все, что они думают и о нас с Крячко, и по поводу нашей идеи обойти с ориентировками все театральные заведения города, а заодно и телевидение с киностудиями. Про эти заведения мы как-то с тобой забыли, а похоже, что их также нужно включить в список. Ведь в кино и на телевидении тоже гримом пользуются. Так что давай свою идею сюда. Я сейчас на все согласен.

– Какой ты говорливый у меня, Гуров, – рассмеялась Мария. – Целую лекцию прочитал. Нет, чтобы сразу спросить, кого я сватаю к тебе в помощники. Помнишь, я рассказывала как-то об одном старичке – Авенире Исаевиче Карцмане? Ну, тот, который театральный критик. Припоминаешь?

– Да, припоминаю, – без энтузиазма отозвался Лев Иванович. – Это тот, который часто приходит к вам на репетиции и учит режиссера, как нужно ставить спектакли?

– Он самый, – подтвердила Маша. – Он не только ужасно милый зануда, но еще и очень умный человек и заядлый театрал. У него дома огромнейшая коллекция и фотографий, и афиш по анонсам спектаклей не только московских театров, но и многих подмосковных. А еще у него феноменальная память на все, что касается театральной среды Москвы и Подмосковья. Начиная с актерских династий и заканчивая информацией, кто какую роль в каком спектакле сыграл, в каком это было сезоне, хорошо ли удалась ему роль, или так себе. Ну и все в таком же роде. И вообще, он до сих пор в курсе всех сплетен, интриг, новостей и других дел, которые сегодня творятся в среде театралов. Авенир Исаевич – очень шустрый старик, несмотря на то что ему уже девяносто лет!

– Ну, Маша, ты мне прямо какой-то клад предлагаешь, – улыбнулся Гуров. – Осталось только пойти и выкопать. Думаешь, это твое доисторическое чудо поможет мне найти того, кто мне нужен?

– Слушай, Лева, если бы я не была уверена, я бы тебе и не звонила, – обиженным голосом заявила Мария. – Давай я ему сейчас позвоню и поговорю с ним, когда он сможет с тобой встретиться. Он меня уважает и наверняка отзовется на мою просьбу.

– Уважает, говоришь… – задумчиво пробормотал Гуров.

– Понимаешь, Авенир Исаевич приверженец старой русской театральной школы и так же, как и я, не терпит всех этих современных новшеств, которые развращают вкус современного зрителя. На этой почве мы с ним очень даже ладим. Поэтому…

– Ну, чем черт не шутит – звони своему Кацману, – решился Гуров. – На безрыбье и Кацман сгодится…

– Не Кацман, а Карцман, – поправила Льва Ивановича жена. – Ты там смотри, не назови неправильно его фамилию! Или, не дай тебе бог, неправильно назвать его имя и отчество! Он дедуля хоть и не вредный, но весьма щепетильный и обидчивый. А уж если обидится, то все – это надолго. Зануда, одним словом. Но умная зануда, прямо как ты, – уколола жена и отключила связь.

– Хм, – озадаченно проговорил Лев Иванович. – Станислав, я что же, и вправду зануда? – спросил он у входящего в кабинет Крячко.

Тот резко остановился, не доходя до своего стола, и с подозрением посмотрел на Гурова: мол, что еще за вопросы такие странные ты, Лев Иванович, мне задаешь и к чему они с утра пораньше? Но потом Крячко сообразил и ответил:

– А, понял! Это ты сейчас, наверно, с Машей разговаривал! Кроме нее, тебя вот так напрямую занудой никто не назовет. Не рискнет! Вообще-то ты, Лев Иванович, по моему мнению, не зануда, но очень уж ехидный иногда бываешь! И неизвестно, еще что хуже. Впрочем, прими это мое невольное признание за мой тебе комплимент.

– Опера обидеть может всякий, – усмехнулся Гуров. – Потому что душа у него еще нежнее, чем у художника. Жена говорит, что я занудный, лучший друг – что ехидный. А ведь на самом-то деле я просто честный и неподкупный, аккуратный и деловой. Вот так вот!

– Лев Иванович, ты чего это сегодня озаботился вдруг тем, кто и что о тебе думает? – поинтересовался Станислав. – Помнится, раньше тебя это интересовало не особенно.

– Да вот, Маша нашла нам с тобой антиквариатный раритет в виде одного старичка по фамилии Карцман и говорит, что он единственный во всем мире, кто