О чём молчит Ласточка - Катерина Сильванова

Но вдруг идеальную кладку перечеркнули рельсы, ведущие к руинам железнодорожной платформы. Володя удивился — неужели такие педанты, как немцы, решились изуродовать столь красивое старинное покрытие железной дорогой? Собираясь возмутиться вслух, он поднял взгляд и увидел среди остриженных кустов и клумб белый, по-немецки аккуратный домик с чёрными коваными воротами и высеченной на них надписью «Arbeit macht frei». Это были ворота в концлагерь. А по возмутившим Володю рельсам на разрушенную теперь платформу когда-то приходили поезда с узниками.

Подойдя ко входу, Юра остановился как вкопанный. Володя понял — колеблется, но не стал его тревожить, прошёл чуть вперёд. Оказавшись за воротами, обернулся — Юра стоял на том же месте и рылся в сумке. Володя позвал его, но тот не отреагировал. Пришлось вернуться к нему.

— Паспорт потерял, — оправдывался Юра и, смущённо улыбаясь, продолжил перебирать вещи. — А нет — нашёл.

Володя вздохнул и положил ладонь Юре на плечо — каменное. Он сжал его, мышцы под пальцами чуть расслабились. Юра оттаял. Володя мягко подтолкнул его вперёд.

— Я не знаю, как долго буду в архиве, — негромко произнёс Юра, — думаю, не больше часа. Давай я напишу тебе СМС, когда закончу, и встретимся здесь?

— Договорились, — ответил Володя и пропустил Юру внутрь вестибюля музея.

Вестибюль выставки и архива был общим, они располагались в одном месте — в здании технического обслуживания.

Проводив Юру взглядом, Володя на всякий случай поставил будильник и вышел наружу.

Оказавшись на главной площади, Аппельплац, Володя как следует осмотрелся. Дахау не производил пугающего или мрачного впечатления — если не знать, что это бывший концлагерь, можно спутать его с площадью какого-нибудь русского или украинского провинциального городка. Площадь как площадь, дома как дома, всё совершенно обычное, лишь одно настораживало — вышки для снайперов и забор с колючей проволокой. И, конечно, более современные постройки — памятники.

Главный памятник Володю впечатлил. Увеличенная в размерах колючая проволока — если приглядеться, было отчётливо видно, что та состояла из людских тел. Второе, что бросилось в глаза, — размеры лагеря. Площадь с памятником, а за ней — огромное пустое поле. Взглянув на карту и попытавшись сравнить масштаб, Володя осознал, что за час не сумеет посмотреть весь концлагерь — слишком велик. Да и смотреть-то было особенно не на что — примерно в километре от здания музея стояло несколько часовен разных конфессий, один барак и два крематория, но идти до них было слишком далеко, поэтому Володя решил вернуться в музей.

Экспозиция состояла из фотографий, пропагандистских плакатов, медицинских инструментов, личных вещей заключённых, редких предметов быта вроде тачки, посуды и бритвенных принадлежностей. Скучно, если не читать таблички с историей этого места и не присматриваться к фотографиям. Но Володя читал и присматривался. Выяснил, что Дахау — первый и единственный сохранившийся в Германии концлагерь. Он не был, подобно Освенциму, лагерем смерти. Дахау отвели другую роль. Здесь солдаты СС тренировались стрелять по живым мишеням, а медики проводили эксперименты над людьми. Заражали малярией, смотрели на течение болезни, создавали вакцины для солдат немецкой армии. Наблюдали за воздействием перепадов давления и температуры на человека.

Володя надолго задержался у посвящённого температуре стенда. Он не хотел смотреть и читать, но какое-то животное любопытство со смесью столь же животного ужаса пригвоздило ноги к земле. На стенде была размещена фотография заключённого — тощий мужчина с пустым выражением лица лежал в ванне с водой. А рядом со снимком висел листок бумаги — таблица с градусами: в первом столбце температура воды, а во втором — температура тела человека, находящегося в этой воде. Володя присмотрелся ко второму столбцу, взглядом пробежался по цифрам от двадцати семи градусов до восьмидесяти двух. Мозг на мгновение представил, как себя чувствовали подопытные. Вдруг в памяти вспыхнули собственные руки над чаном кипящей воды — сердце и лёгкие будто скрутило жгутом. Володя так резко отшатнулся от стенда, что едва не ударился спиной о другой. Больше к этому стенду он не возвращался.

Гуляя по музею, Володя видел множество памятных табличек с именами — в том числе русскими, — датами рождения и смерти. На многих вместо даты смерти стоял прочерк. Здесь были надгробия — они грудились под стендами с фотографиями узников.

На душе было гадко. Володя не имел никакого отношения к этому месту, но, находясь здесь, не мог воспринимать себя просто как туриста. Его преследовало навязчивое ощущение, будто он нёс за что-то ответственность, но за что именно? В голове крутились вопросы — для чего немцы сохранили всё это? В назидание? Самим себе — возможно, но почему Володя чувствовал чужую вину? Да если бы он оказался здесь семьдесят лет назад, то одет был бы отнюдь не в военную форму, а в полосатую робу с розовым треугольником на груди!

От этой мысли стало ещё гаже.

Он уже дважды обошёл весь музей и решил не идти на новый круг — остался ждать Юру в фойе. Смотрел на карту лагеря, думал. Через Дахау прошло больше двухсот тысяч заключённых, но Володя не мог осознать масштабов этого числа, в его представлении это была просто цифра. Но если бы все узники встали в строй по одному и пошли, сколько дней двигалась бы эта цепочка? А ведь это были не просто тела, а люди.

Это страшно. Но куда страшнее, что в эту минуту, там, в архиве, тысячи их историй нависли над Юрой. Должно быть, чудовищно давили на него с полок архивных шкафов. Страшные истории, трагические, одна из которых буквально в его крови.

Только Володя вспомнил о нём, как Юра вышел из архива в фойе. Бледный и как будто растерянный, с папкой в руках.

— Ты всё? Или пойдёшь ещё куда-то? — спросил Володя — ведь Юра так и не прислал ему СМС.

— Всё, — коротко ответил Юра и опустился на стул рядом.

— Узнал что-нибудь? — Володя обернулся к нему, заглянул в лицо — безэмоциональное, будто каменное.

— Всё узнал, — ответил Юра, не шелохнувшись.

— Домой или?.. — осторожно спросил Володя.

— Я всё равно сюда больше не вернусь, — сказал Юра, вставая. — Отведи меня в крематорий.

Этой фразы было достаточно, чтобы