Дневники Клеопатры. Книга 2. Царица поверженная - Маргарет Джордж

Погладь за меня детей по головке, а если Мардиан продолжает трескать заварной крем, насчет чего я его предупреждал, дай ему затрещину. Наш друг растолстел сверх меры, о чем я говорил ему перед отъездом. Рекомендую напомнить.

Заботься о своем здоровье и старайся избегать волнений.

Я о себе заботилась, но последовать совету «забыть о неприятностях и избегать волнений» оказалось не так-то просто. Меня одолевали беспокойство и неудовлетворенность, хотя четкого представления о том, что лучше, у меня не имелось. Я завидовала Антонию — ведь у него было все. Он мог сколько угодно заниматься любовью, причем при всеобщем одобрении, поскольку делал это не только ради удовольствия, но и, видите ли, во благо Рима. И дело ему предстояло большое — кампания против Парфии.

Мне бы радоваться тому, что я избавлена от всего этого, наслаждаться миром в моей стране, ее благоденствием, тем, что здоровы дети, спокойной жизнью. Но я в глубине души завидовала Антонию со всеми его проблемами. Меня не удовлетворяла спокойная жизнь, ибо по духу я была воительницей.

Дражайшая царица Клеопатра!

Прошу прощения за это краткое письмо, но поскольку это весьма тебя интересует, считаю необходимым сообщить, что Антоний остается. Как я писал ранее, Октавиан сильно расстроен тем, что ты родила детей его драгоценному родичу Антонию, и не скрывает недовольства. Недавно он заговорил об этом на пиру в честь послов с Кипра и Крита, где присутствовали оба триумвира вместе с беременными женами: будто бы Антоний проявил таким образом непозволительную беспечность. Тогда (как сообщили мои информаторы, поскольку самого меня, конечно же, там не было) Антоний поставил свой бокал и звенящим голосом заявил:

— Сеять повсюду благородное семя есть не беспечность, но способ подарить миру новую царскую династию. Мой собственный род пошел от внебрачного отпрыска Геракла. И Геракл не ограничивал свои надежды на потомство единственно чревом супруги и не соблюдал законов Солона, направленных против прелюбодеяния и распутства. Он не считал нужным сдерживать свои чресла, давая волю природе, и основал столько фамилий, на сколько хватило силы его плоти.

Как только до меня дошли его слова, мне стало обидно за тебя, и я решил немедленно довести это до твоего сведения. Ты представить себе не можешь, какой гнев охватил меня при воспоминании о том, чему я был свидетелем, — о том, что пришлось тебе претерпеть в результате его подражания Гераклу. Хорошо, что меня там не было, иначе — клянусь Зевсом! — он бы уже не ходил по этой земле. Может быть, на мечах мне с ним и не совладать, однако есть много других способов помочь человеку умереть. Ты наверняка помнишь мой сад.

Неужели это тот самый Антоний, который клялся мне в вечной любви и написал то безумное письмо? И он снова старается угодить Октавиану. Как и было сказано: «Попадает под влияние той сильной личности, что находится рядом с ним в данный момент». Своими словами он низвел меня до уровня одной из множества женщин, принявших его Дионисово семя. Конечно, это должно понравиться Октавиану и Октавии.

Я не ответила на письмо Антония. Может быть, он мстил мне?

Правда, я знала, что Антоний — человек не мстительный. Совсем наоборот.

Ему необходимо как можно скорее расстаться с Октавианом. Похоже, тот оказывает губительное воздействие на его рассудок. Правда, теперь, куда бы он ни направился, ему уже не избавиться от Октавиана полностью. Если я внедрила в свиту Антония своего астролога, то Октавиан добился большего: подложил сестру, преданную исполнительницу его воли, сопернику в постель.

Октавиан! Мир недостаточно велик, чтобы вместить нас обоих. Мы не можем поделить и Антония.

Мой взгляд остановился в углу комнаты, где подпирали стену копье и шлем Антония. Он оставил их у меня, когда мы устроили шутливую возню с переодеванием. Забыл и отплыл в Тир без них. Они служили зримым напоминанием о нем, и я решила, что когда-нибудь отдам их Александру в память об отце — точно так же, как отдам Цезариону медальон, полученный от Цезаря.

Сейчас шлем и копье покрылись пылью. Он не скучал по ним, а если и скучал, то гордость мешала ему попросить, чтобы их вернули. Я подошла и коснулась их. Есть ли что-нибудь более неуместное, чем военное снаряжение в мирной комнате? Наверное, стоит их убрать.

«О Антоний, я предпочла бы уйти самой, чем быть оставленной, как это брошенное оружие», — подумалось мне.

Я буду править одна. Видно, так мне написано на роду. Одной рукой я снова коснулась копья, другой — медальона. Эти вещи напоминали о мужчинах, подаривших мне моих наследников.

Дражайшая царица!

Позволь мне сообщить, что у Октавии родился ребенок — дочь. Вот и весь итог шумихи о Золотом веке и римском мессии. Вергилий дал маху.

В скором времени родит и Скрибония. Правда, поговаривают, будто Октавиан собирается развестись с ней. А это может означать лишь одно: он готов начать войну против Секста, несмотря на договор. Впрочем, кто бы сомневался. Договоры для Октавиана лишь средство отсрочить открытую вражду до удобного момента, когда он сможет нанести удар с минимальным для себя риском.

Да, еще — в Рим прибыл Ирод. Он очаровал обоих властителей, и его без колебаний признали не просто правителем Галилеи, а царем Иудейским. Проблема теперь за малым — выгнать из его царства парфян, чтобы он мог взойти на трон.

Продолжение следует — через двадцать дней.

Вот, Скрибония подарила Октавиану дочь. (Видишь, не зря писал тебе, что у них одинаковый гороскоп.) И буквально на следующий день он с ней развелся! Какой добрый, предусмотрительный человек! Теперь он собирается жениться снова — на ком? Приготовься. Она замужем, ее покладистый муж готов пойти навстречу и развестись с ней, хотя ей еще предстоит родить от него ребенка. Я нахожу это чудовищным. Я больше не могу выносить Рим. Антоний в ближайшее время перебирается в Афины, и я предприму путешествие на том же корабле. Афины меня давно привлекали, к тому же оттуда легко вернуться в Египет.

Но вернемся к невесте Октавиана. По слухам, он воспылал к ней безумной любовью, но в это мне мало верится. Зато точно известно, что предмет его неожиданной страсти происходит из одного из знатнейших семейств Рима. Этот брак позволяет Октавиану заручиться поддержкой ряда влиятельных аристократических фамилий. Зовут невесту Ливией. Она дочь пламенного республиканца Ливия Друза, который покончил с собой после сражения при Филиппах, и жена Тиберия Клавдия Нерона, бывшего политического противника Октавиана, примирившегося с ним после Мисенского трактата. И везет же ему, этому Октавиану: все его противники успокаиваются, нейтрализуются, можно сказать, распыляются — скоро их, кажется, не останется вовсе. И он усядется на хребет мира, обхватив его своими кривыми ногами.