Царство селевкидов. Величайшее наследие Александра Македонского - Эдвин Бивен

великая стена Мерва. У нас есть и дальнейшие свидетельства этого: труды по разведке и исследованиям, связанные с именами Патрокла и Демодама. Уже при Александре лучшая информация по поводу размеров и местных условий империи была собрана квалифицированными агентами и сохранена в царских архивах. Это ценное собрание документов со временем было передано Ксеноклом, казначеем Александра, Патроклу, министру Селевка[947]. Патрокл повел эту работу дальше. Мы уже видели, что этот человек сыграл значительную роль в делах царства. Когда-то он осуществлял командование в восточных провинциях[948], когда ему повелели исследовать берега Каспия и сообщить о возможности найти северный путь по воде в Индию. Развитие торговых путей было главной заботой эллинских царей. Александр приказал исследовать Каспий незадолго до своей кончины именно с этой целью[949]. Исследование – конечно, несовершенное и, очевидно, предварительное – было действительно выполнено Патроклом. Патрокл, судя по всему, совершил два путешествия из какого-то порта на юго-западном краю моря: в одном из них он добрался на север до самого устья Кира (современная Кура), в другом он проплыл по восточной стороне Каспия до какого-то места, которое трудно точно идентифицировать. Он описал результат этих путешествий в книге, «Перипле», которая с тех пор была стандартным справочником по этим регионам. Страбон с огромным уважением говорит о Патрокле, о том, что он достоин доверия и сведущ в научной географии: Страбон сравнивает его трезвый отчет с баснями Мегасфена и Деимаха[950]. Любопытно, что этот автор, такой старательный и мудрый, на целые поколения увековечил ошибку: Каспийское море-де соединяется с океаном, и там возможно проплыть в Индию[951].

Пока Патрокл исследовал Каспий, его современник, Демодам из Милета, по приказу Селевка (или Антиоха) исследовал течение Яксарта. Как и с Каспийским морем, несомненно, основным мотивом этого предприятия были торговые интересы. Яксарт мог стать водным путем, связанным с сухопутной дорогой из Индии через Центральную Азию. То, что одной из целей Демодама была Индия, ясно из того факта, что известная нам цитата из его работы говорит о городе в Индии[952]. На берегу Яксарта, на краю скифской пустыни, Демодам воздвиг алтари Аполлону Дидимейскому – богу его родины[953].

В одном русле с политикой поиска или открытия торговых путей по Северному Ирану находилось приписываемое Селевку Никатору решение в конце его правления прорыть канал между Каспийским и Черным морем[954]. Вполне может быть[955], что первое плавание Патрокла к устью Кира было связано с этими планами и что его открытия показали их неосуществимость. Но фактически речь шла не о единственном плане, а о целой системе политики, которая рухнула после мятежей в Бактрии и Парфии. Патрокл только начал исследование Каспия; если бы правление Селевкидов продлилось в этих регионах, то труд, безусловно, был бы завершен, но великая эллинская империя развалилась до того, как смогла привести к завершению свои великие замыслы.

Опасность от кочевых племен за пределами империи составляла основную заботу цивилизованных правителей Ирана, точно так же, как на Западе подобной опасностью вынужденно были озабочены греческие цари при вторжении галлов. Опасность на Востоке для наследников Селевка приобрела зловещий оборот, когда в Парфии установилась независимая династия, которая бросила вызов их власти. У нас есть очень разные утверждения по поводу восхождения этой парфянской династии: когда она прославилась по всему миру, происхождение парфянских царей было окутано туманом. Она приходила к власти постепенно, продвигаясь мало-помалу, и, несомненно, разные традиции принимали разные моменты в этом процессе за подлинное начало династии. Однако некоторые факты очевидны: речь шла не о мятеже местных жителей – парфян. Эта провинция состояла, как мы уже видели, из бесплодных гор с немногими плодородными долинами и равнинами: она не могла поддерживать большое население. Обитатели Парфии были одного племени с другими народами Ирана; о них говорится в надписях ахеменидских царей как об одном из народов их царства; в мятеже, как показывают нам сохранившиеся данные, они играли лишь пассивную роль. Удар был нанесен племенем, которое вышло с туманных пустошей севера: они захватили страну парфян и низвели местных жителей до положения крепостных[956]. Несомненно, сила завоевателей росла благодаря постоянным подкреплениям с севера. Среди них были парны, часть народа, которых греки называли даями: они обитали в степях к востоку от Каспия. Даев именовали «скифским» племенем, однако это ничего не говорит нам о его родственных связях, поскольку название «скифский» греки применяли по отношению ко всем народам России и Турана без всяких различий. Когда они вошли в парфянскую провинцию и оторвали ее от селевкидской империи, тогда и можно говорить о начале отдельной парфянской династии – в смысле династии, базировавшейся в провинции, но этот момент был вызван как событиями в Парфии, так и более ранней историей семейства, которое теперь стало править тут. Сама Парфия до скифского вторжения показывала тенденцию к отделению от империи: по меньшей мере о чем-то подобном говорят монеты, которые сатрап Андрагор чеканил от своего собственного имени[957]. С другой стороны, скифский вождь Аршак[958], видимо, еще до своего вторжения в Парфию установил небольшое княжество в соседней области Астабена, столицей которого было место под названием Асаак[959]. Завоевание Парфии, очевидно, произошло только после того, как битва при Анкире (вскоре после 240 до н. э.) подкосила власть Селевкидов на Западе[960]. Однако позднейший календарь считал днем рождения власти Аршакидов какой-то более ранний момент в истории династии – может быть, утверждение Аршака в Асааке или же какую-то победу, одержанную над армией сатрапа[961]. И в любом случае очевидно, что трудности Селевкидов на Западе начались не после битвы при Анкире – в течение тридцати предшествовавших ей лет войны с Египтом и галлами подкосили силу династии, и ее власть над Востоком уже начала ослабевать при Антиохе II, а более ранние стадии формирования власти Аршакидов восходят к его правлению.

Именно эти более ранние стадии позднейшая традиция окутала романтической атмосферой, через которую трудно различить истинное положение вещей. За спиной Аршака, который завоевал Парфию, видится туманная фигура другого Аршака, его брата, чей образ, как божественного основателя царства, несли на себе все парфянские драхмы[962]; он сидит со стрелой в руке на омфалосе, с которого согнал Селевкидского Аполлона. Лишь два года правил этот первый Аршак на границах пустыни. Ему наследовал его брат, личное имя которого было Теридат, но он принял при вступлении на престол имя своего брата – Аршак, и с тех пор оно