Уровень: Магия (СИ) - Вероника Мелан

— Так, — ответила ровно и поразилась чувству, что вовсе не соврала. — Да, я влюбилась в другого. Теперь все? Я могу закрыть за тобой дверь?

Наверное, он хотел ударить. Наверное, хотел многое сказать и, судя по красным пятнам на щеках, сказать сильно, горячо. Но сдержался, ушел с прямой спиной, бледный, с лихорадочно блестящими глазами, сжимая пакет с бутылкой так сильно, будто это было ее горло.

Не чувствуя сил ни в руках, ни в ногах, Марика закрыла за гостем дверь.

(Ronan Hardiman — Angel)

Она почти не думала о нем, но всегда помнила — ни на минуту не забывала. Просто не позволяла себе идти глубже: нельзя открывать заветную дверь, если тебя не просили.

Майкл был в ее сознании искрой — искрой от костра, ведущим вперед светом, но ведущим легко, без напряжения. Марика не пыталась его ни догнать, ни дотронуться. Она берегла эту искру, не позволяя ей погаснуть, но и не пуская к ней сквозняк из собственных размышлений — не хватало еще, чтобы костер раздуло. А если его раздует с одной стороны, но не с двух?

Глупо. Нет ничего прозаичнее и бессмысленнее любви без взаимности. А какая может быть взаимность, когда она здесь, а он там? Когда они такие разные.

И все же…

Ричард оказался прав. Нет, не Ричард, но те его слова, что вытянули на поверхность правду: Марика любила Майкла. По-своему, нежно, трепетно, от сердца, как любят святого для себя человека, до которого далеко и не добраться. И не потому, что расстояние.

Она полюбила его, наверное, тогда, сидя вечером у летнего коттеджа, когда на веревках сохла мокрая от ливня толстовка, когда искрилась влагой трава, когда котелок все никак не хотел сварить кофе… или чай? Нюхая очередную порцию переливаемого в кружки алкоголя, Майкл смеялся.

Она полюбила его за то, что он оказался единственным человеком, который протянул ей руку в тот момент, когда она меньше всего этого ждала. Не посмеялся, не стал укорять, не прогнал, но подарил шанс на размышления о новой себе. О возможной новой себе. Но стала ли она ей?

Вино пришлось все-таки налить. Не в алюминиевую кружку, но в фарфоровую — в бокал не хотелось, — хотелось снова мысленно побыть на Магии, а ощущение тонкого хрусталя под пальцами отвлекало.

Марика плеснула чего-то из первой попавшейся бутылки, села напротив картины, на которую, как она думала, научилась смотреть спокойно, и едва не расплакалась. Очень хотелось вновь попасть обратно. До чего же сильно… Ничего не прошло…

Она любила Майкла с таким теплом и светом, как любят далекий образ с незнакомой картины: вроде бы близкий — стоит лишь коснуться, — но такой же далекий. Недостижимый. Учитель. Красивый мужчина. Спокойный, ласковый, понимающий. Как хотелось бы зарыть свои ладошки в его руки. Она бы все слушала и понимала, по крайней мере, старалась понять, шагала бы в ногу, смотрела бы туда, куда он указывал, и делилась бы своими наблюдениями, она бы…

Она бы…

Что?

Она бы хотела любить его не только как Учителя, но и как мужчину. Возможно ли такое? Позволил бы он? Каково это было бы — сидеть с ним вечерами на крыльце? Думать о мире, о жизни, одновременно купаясь в счастье? Не слишком ли обширный запрос? Но ведь у Пилона именно это и было попрошено, разве не так?

Нет, не так. У Пилона она попросила вторую половину, но не Майкла, хотя ведь хотела именно его. Марика сжала одновременно фарфоровую ручку и зубы. Не имела права выбирать за другого, поэтому пришлось ограничиться пространной формулировкой о счастье в личной жизни. Не загубила ли она тем самым возможность быть по-настоящему счастливой с тем, с кем хотела?

Какой смысл теперь думать? Какой?!

Надо забыть, привыкнуть к городской жизни, отпустить прошлое! Оставить, разжать ладони, отпустить вожжи.

Нет Магии, нет Майкла. Есть Нордейл, эта квартира, есть картина и молчащее зеркало.

Есть усталое тело, разбитая душа, работа, которую нужно делать. Есть вещи, к которым нужно привыкнуть.

Марика отставила кружку прочь и пошла закрывать балконную дверь, по пути надеясь, что этой ночью ей не будут сниться сны. Ни плохие, ни хорошие — никакие. Пусть не терзают сердце.

Перед тем, как сделать это, он попросил разрешение у Золотого леса.

И заодно прощения. Объяснил — сбивчиво, путано, но искренне: этот подарок ей очень нужен. И ему нужен — другой не подойдет; Лес прошелестел одобрительно — так Майклу показалось, и теперь ценная вещь, завернутая в тряпицу и стиснутая с двух сторон кожаными перегородками, лежала в сумке. Осталось только прорвать кордон Изольды — задача сложная, но решаемая, если подойти с правильной стороны.

— Почему именно ее адрес, Майки? — Хмурила седые брови над очками бабка. — Я вообще ничей дать не могу — не имею права, — но удивляюсь, почему ЕЕ? Вот уж где стервочка.

— Я должен передать ей важные документы.

— Какие?

— Бумагу на подпись о совершенном походе.

— Ее не обязательно заполнять, ты же знаешь.

— Вернуть потерянную варежку.

— Это не ее варежка. Это моя варежка.

— Сказать, что…

— Майк… — Изольда перевела взгляд от экрана, на который смотрела, на стоящего у стола мужчину. — Ты мне врешь. И это удивительно. Ты вообще врал когда-нибудь? Кому-нибудь?

Морэн комкал в руках найденную замусоленную варежку — жесткую от влаги и пересыхания, всю в разводах и сжимал губы. Врал ли? Нет, он не мог такого припомнить. Но также не мог припомнить и ощущения, что стоит словно школьник перед вахтершей, которая не хочет вернуть ему куртку — стыд и срам.

— Изольда, мне нужен ее адрес. Сильно нужен. Очень.

Администраторша долго и пристально вглядывалась в глаза, в их дно, в его душу. Неодобрительно кряхтела, громко дышала, возила кончиком карандаша по столу — думала.

— Ладно, — сдалась в конце концов. — Ради тебя. Хоть и…

— Хоть и что?

Морэн хмурился и напряженно ждал, настроив память на мгновенное запоминание произнесенных букв и цифр. Ждал адреса.

— Хоть… Хоть и… Ну, не мог ты выбрать кого-то другого?! — с негодованием всплеснула руками та. — Кого-нибудь повежливее, потактичнее, пообразованнее…

— Не мог, — отрезал ровно, но предельно жестко. — Не мог.

— Эх… — единственное, что произнесла администраторша с неподдельной грустью, прежде чем отложила карандаш и начала нажимать на кнопки.

День не задался с самого утра.

Нет, скорее, с обеда, когда она вошла в кабинет к Арнольду и принялась излагать ему суть нового проекта — великолепного, по ее мнению, проекта, изумительного, не имеющего аналогов в истории.

— Вы только подумайте, такого никто и никогда не показывал на экранах телевизоров! Прорыв, совершенно новая информация, которая заставит людей думать. Думать о них самих, об их жизнях, о целях. Заставить пересматривать отношение к обыденным вещам, поможет сменить приоритеты, заставит заглянуть внутрь себя! Я уже набросала сценарий для первых двух передач, придумала вступления, даже набросала логотип для заставки, осталось только отдать дизайнерам…