Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс

Отвечая на послание Рузвельта в день опубликования совместного заявления, 6 декабря, Сталин написал: «Теперь существует уверенность, что наши народы будут действовать сообща и в настоящее время, и после окончания войны». В конце послания он выражал надежду, что «встреча в Тегеране не может считаться последней, и мы вновь увидимся».

Первое обращение Рузвельта Сталину, после отъезда из Тегерана, датировано 3 декабря и, вероятно, отправлено из Каира. В совместном послании от 6 декабря Рузвельт и Черчилль сообщили Сталину результаты каирской встречи. Сталин ответил в тот же день. После этого Рузвельт попросил Гарримана передать Сталину запечатанное письмо. Гарриман, не ознакомленный с содержанием письма, передал его Сталину 18 декабря. 21 декабря в ответном сообщении Сталин подтвердил получение письма и, кроме того, в частности, написал: «Я рад, что судьба предоставила мне случай оказать Вам услугу в Тегеране. Я также придаю важное значение нашей встрече и переговорам…» О содержании письма Рузвельта я могу только гадать.

Ежедневный обмен любезностями вскоре должен был подвергнуться испытанию на прочность. Выяснилось, что запросы советской стороны возросли. Советская пресса опять повела кампанию против союзников. Официальные лица, казалось, обрели прежнюю решимость в отношении вопросов, связанных с соглашениями о совместных действиях в военных операциях и поставками по ленд-лизу. Они предъявляли претензии в отношении выполнения обязательств союзниками, но были глухи к просьбам американской стороны. Уже в январе 1944 года Гарриман опять начал жаловаться на то, сколько сил и терпения необходимо, чтобы иметь дело с русскими. Его чувства нашли отражение в послании от 22 января, адресованном Черчиллю, в котором он поздравлял премьер-министра с благополучным возвращением в Британию из Карфагена, где тот перенес серьезное заболевание, и, кроме того, написал: «Русский медведь много требует, да еще и кусает руки, которые его кормят».

На основании сообщений, периодически появлявшихся в печати, сотрудники американского посольства в Москве сделали вывод, что «влиятельные лица в партии и правительстве, относящиеся с подозрением к иностранному влиянию, включая НКВД и некоторые изоляционистские круги, встревожены всенародным энтузиазмом по поводу международного сотрудничества, явившегося результатом Московской и Тегеранской конференций, и призывают соблюдать осторожность».

Ни одна из проблем, обсуждавшихся на конференции, не была столь серьезной, как польская проблема, оказавшая влияние на все народы и государства Центральной Европы.

СЕДЬМОЙ ПЕРИОД

Июнь-июль 1944 года: от Тегерана до вторжения через Ла-Манш; несмотря на серьезные разногласия из-за Польши, военное сотрудничество продолжается

Выяснив во время Московской конференции, как отрицательно относится советское правительство к польскому правительству в изгнании, официальные лица США были разочарованы. Польское же правительство в Лондоне обескураживало явное нежелание Хэлла бороться за его судьбу и его непонимание того, чего заслуживает Польша.

В ожидании встречи глав государств в Тегеране это польское правительство 19 ноября заявило о своих целях. В меморандуме президенту, который посол Польши в Вашингтоне передал Хэллу, содержалась просьба убедить Сталина возобновить отношения и позволить правительству в изгнании вернуться в Польшу, когда советские войска пересекут ее прежние границы. Если советское правительство откажется выполнить эту просьбу, предупреждалось в нем, польское правительство сочтет вступление советских войск на территорию Польши вторжением и будет вынуждено оказать политическое сопротивление, а его сторонники в Польше останутся в подполье. Что касается границ, в меморандуме утверждалось, что польское правительство в изгнании не желает и думать о том, чтобы уступить «свои восточные территории Советскому Союзу, даже если в качестве компенсации получит Восточную Пруссию, Данциг, Оппельн и Силезию». Меморандум, представленный британскому правительству для Черчилля, имел то же содержание. Но в нем более полно объяснялись операции, осуществляемые нелегальными организациями в Польше, и содержались инструкции, направленные этим силам правительством в Лондоне. Вот как выглядят инструкции, изложенные в ноте Миколайчика Черчиллю от 16 ноября 1943 года. В одном из параграфов читаем: «Вступление советских войск на территорию Польши без предварительного возобновления отношений заставит правительство Польши принять политические меры против насилия над суверенитетом Польши, в то время как местной администрации и армии Польши придется продолжать работать в подполье. Правительство предупреждает, что в таком случае террористические методы Советского Союза по уничтожению польских граждан вынудят его принять меры самообороны».

Чтобы подтвердить письменное изложение своей точки зрения. Миколайчик несколько раз просил Рузвельта и Черчилля о личной встрече (где-нибудь в Северной Африке или Каире) до того, как они встретятся со Сталиным. Рузвельт ответил, что это невозможно, но он надеется увидеться с Миколайчиком в Вашингтоне немного позже. Черчилль, отвечая через Идена, объяснил свой отказ опасением, что, если он встретится с Миколайчиком первым, Сталин может отменить всю конференцию.

В Тегеране Рузвельт уступил Черчиллю лидирующую роль. Премьер-министр взял бразды правления после обеда 28 ноября, в первый день конференции. Он, казалось, скорее обращался к Сталину с просьбой, а не спорил с ним. По его манере общения угадывалась готовность принять решения Советского Союза. Он признал, что нет ничего важнее, чем безопасность западных границ России, и предположил, что Польша могла бы отодвинуться западнее, как солдаты, делающие два шага «строго влево». Если это будет означать, что поляки больно задевают чувства немцев, то тогда тут ничего не поделаешь, потому что Польша должна быть сильной.

Намекая таким образом, что позиция британцев не будет слишком жесткой, он спрашивал Сталина, попытаются ли они отодвинуть границы. Сталин ответил утвердительно. Тогда Черчилль добавил, что парламент не уполномочил его сделать это, как и конгресс не уполномочил президента, но, по его мнению, они все трое могли бы попытаться неофициально договориться в Тегеране о политике, которую можно было бы рекомендовать полякам. Сталин осведомился, следует ли делать это без участия поляков. Черчилль ответил, что. по его мнению, следует, и этот вопрос можно обсудить с польскими лидерами после того, как они трое договорятся между собой. Идеи. присоединившийся к ним во время беседы, заметил, что ему нравится заявление Сталина о западной границе Польши по Одеру. Сталин повернулся к нему и спросил, не считает ли он, что советское правительство собирается проглотить Польшу. Идеи ответил, что не знает, сколько собираются съесть русские, а сколько оставят непереваренным. На это Сталин заявил, что русские не хотят ничего принадлежащего другому народу, хотя могли бы откусить кусок от Германии. Идеи возразил, что свой проигрыш на Востоке Польша может наверстать на Западе. Сталин ответил: «Возможно». В своей книге Черчилль так говорит о завершении этой беседы: «Затем я с помощью трех спичек продемонстрировал свою идею продвижения Польши на запад. Это понравилось Сталину, и на этой ноте наша группа на время рассталась».

Рузвельт не присутствовал при этом разговоре. А когда два дня спустя за завтраком Идеи и Молотов вернулись к этому вопросу, Гопкинс предпочел промолчать. Но президент не хотел, чтобы у Сталина сложилось впечатление о его отчужденности, равнодушии или несогласии. Поэтому 1 декабря после завтрака, на котором присутствовали все трое, Рузвельт предложил Сталину продолжить разговор наедине. Когда Сталин пригласил его к себе в тот же день незадолго до новой встречи всех троих, президент начал с того, что выразил желание откровенно поговорить на тему, напрямую касающуюся внутренней политики Америки, – о Польше. Если верить американской (Болена) записи этого разговора, сделанной весьма корявым языком, президент далее объяснил, что в 1944 году в Соединенных Штатах должны состояться национальные выборы, и, хотя он предпочел бы не выставлять свою кандидатуру, ему, может быть, придется это сделать, если будет продолжаться война. В Соединенных Штатах живут шесть-семь миллионов американцев польского происхождения, и ему не хотелось бы потерять их голоса. Потом он добавил, что «…лично он согласен с точкой зрения маршала Сталина относительно необходимости восстановления Польского государства, но хотел бы, чтобы восточная граница была отодвинута дальше на запад, а западная к Одеру. Он выразил надежду на понимание маршала, что по описанным выше политическим причинам он не может участвовать ни в каком решении по этому вопросу здесь, в Тегеране, или даже следующей зимой и что сейчас он не может публично участвовать в подобных соглашениях».