Черчилль. Рузвельт. Сталин. Война, которую они вели, и мир, которого они добились - Герберт Фейс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отсюда следует, что позиция советского правительства в отношении территориальных вопросов, как выяснилось в Тегеране, заключалась в том, чтобы потребовать все, что хотелось; при этом Соединенные Штаты и Великобритания должны были получить то, что хотели, но, естественно, не то, на что претендуют русские. Так что, несмотря на утверждения, что советское правительство придерживается Атлантической хартии, действовало оно по своим собственным правилам.
В противоположность России подход американского правительства отличался добродетельностью, но был весьма неэффективен. Американцы исповедовали справедливые принципы управления и стремились избежать ответственности за любые территориальные соглашения военного времени. По этой причине они пытались уговорить своих партнеров оставить территориальные вопросы, когда не придется принимать во внимание военные проблемы.
Подход британского правительства отличался большей гибкостью, обращая внимание на те пожелания советской стороны, которые основывались на безопасности, были связаны с историческим прошлым страны или имели под собой какое-то другое безусловное обоснование. Как вы помните, в беседе трех глав правительств, проходившей во время завтрака 30 ноября, Черчилль высказал мнение по вопросу доступа в порты теплых морей. Он заметил, что крайне важно, чтобы государства, которые будут управлять послевоенным миром, не имели территориальных и других притязаний. Если великим державам удастся урегулировать эти вопросы приемлемым образом, то, как ему кажется, на земле действительно наступит мир. В связи с этим советские требования в отношении западных границ не вызвали возражений со стороны премьер-министра. Но относительно других территориальных притязаний, где, по его мнению, советское присутствие будет выглядеть не иначе, как неоправданное вторжение, – в Западной Европе, на Ближнем Востоке и на Африканском побережье – британское правительство выступит категорически против. Кроме того, Черчилль и Идеи были обеспокоены тем, что территориальные притязания советской стороны могут превратить Европу в огромное скопище небольших зависимых государств – в „распыленную“ Европу. Дабы не допустить такого положения, в Тегеране искали пути возможного объединения малых государств – в советы, федерации, союзы.
Разработка планов военных операций была завершена; Рузвельт. Черчилль и Сталин пытались выработать соглашение в отношении того, что делать с Германией после окончания войны. Становилось ясно, что все обещания, исходившие из Москвы, будто немецкий народ и армия не пострадают, если свергнут Гитлера, были всего лишь тактическими уловками.
В Тегеране в личных беседах Сталин с гневом говорил о том, что пришлось вынести советским людям; он был твердо убежден, что немецкое государство найдет способ возродиться, если только не будет разбито вдребезги. Черчилль, похоже, разделял его чувства, но боялся, как бы они не стали управлять рассудком. Кроме того, он опасался, что с падением Германии Советский Союз займет главенствующее положение в Европе. Рузвельт, подобно Сталину, считал необходимым жестоко наказать Германию.
Руководители государств утвердили все планы относительно безоговорочной капитуляции Германии, уничтожения нацизма и осуществления строгих мер надзора, рассмотренные министрами иностранных дел. Сталин заявил, что считает все эти меры „очень важными, но недостаточными“. На следующий день, разговаривая с Рузвельтом, Сталин обронил, что, по его мнению, Черчилль, как и он, рассчитывал на то, что Германия будет находиться под контролем. Уверенность Сталина в том, что британский партнер на самом деле не рассчитывает на то, что Германия перестанет представлять угрозу для мира, усилилась благодаря разногласиям, возникшим в тот же день на заседании, посвященном военным планам. Вечером того же дня на обеде Сталин поддразнивал, можно даже сказать, насмехался над Черчиллем. Несколько его замечаний можно было понять так, что премьер-министр будто бы испытывает тайную привязанность к Германии. Сталин повторил, что если в отношении Германии не будет предпринято жестких мер, то она сможет подняться за десять-пятнадцать лет, чтобы погрузить мир в новую войну. Он убеждал, что, по крайней мере, необходимо принять еще две меры помимо тех, что они уже обсудили.
В беседе Сталина с президентом относительно будущей всемирной организации шел разговор о том, что они трое должны иметь право распоряжаться важными стратегическими объектами на тот случай, „если Германия шевельнется“, чтобы тут же ее остановить». Это первая дополнительная мера, а вторая заключается в том, что следует уничтожить по крайней мере пятьдесят, а может, и сто тысяч высших немецких чинов.
Вот как вспоминает Черчилль об этой беседе в записке от 19 апреля 1944 года к заместителю министра иностранных дел Кадогану: «Сталин говорил о казни огромного количества, свыше пятидесяти тысяч человек, штабных офицеров и военных экспертов. Затрудняюсь сказать, шутил ли он или говорил всерьез. Царила обстановка мрачного веселья. Сталин также заявил, что потребует на неопределенный период четыре миллиона немецких мужчин на работы по восстановлению России».
Черчилль активно возражал против того, что он называл хладнокровным убийством солдат, сражавшихся за свою страну. Будет справедливо, если военные преступники, заявил премьер-министр, совершившие варварские деяния, предстанут перед судом, но он выступал категорически против наказания людей в политических целях.
На следующий день, 1 декабря, «Большая тройка» вернулась к теме, которую месяц назад обсуждали министры иностранных дел: стоит ли разделить Германию на несколько государств. Сталин уверенно высказался в пользу такого решения. Взвесив все «за» и «против», Рузвельт согласился со Сталиным. Черчилль сказал, что в принципе он не против, но все-таки более заинтересован в отделении Пруссии, которая, по его мнению, является центром немецкого милитаризма.
Тогда Рузвельт предложил план, который он какое-то время назад придумал, но к которому все еще мысленно возвращался. Германия может быть разделена на семь частей; пять будут действовать самостоятельно, а две будут находиться под управлением Объединенных Наций или под каким-либо другим видом международного управления. Можно организовать что-то вроде особого района, который будет включать зону Кильского канала и бывшие ганзейские города – Бремен, Гамбург и Любек; а над Рурской и Саарской областями может быть установлена международная система опеки.
Черчилль предложил альтернативный план. Пруссия отходит от Германии. Южные земли (Бавария, Баден, Вюртенберг, Саксония) отделяются и становятся частью конфедерации Дунайских государств. Когда Черчилль поинтересовался у Сталина, как ему нравится эта идея, Сталин поднял его на смех. Он заявил, что все немцы одинаковы и дрались как дьяволы и ему пришелся по душе план президента, поскольку есть вероятность, что с его помощью удастся ослабить Германию. Он особо подчеркнул, что категорически против объединения даже части Германии в конфедерацию, поскольку тем самым немцы получат прекрасную возможность для возрождения сильного государства. Рузвельт согласился с утверждением, что все немцы агрессивные и стойкие воины, но, по его мнению, управлять ими в пределах небольших союзов будет вполне возможно.
Черчилль тут же возразил. Если Германия будет разделена на небольшие независимые части и они не войдут ни в какие союзы. то рано или поздно они воссоединятся и бросят вызов своим противникам. На что Сталин ответил: «Нет, Россия не допустит этого». Тогда Черчилль решил высказаться против курса, поддерживаемого Сталиным и Рузвельтом.
Он поинтересовался у Сталина, не собирается ли тот разделить всю Европу на небольшие государства, слабые и обособленные. Сталин ответил, что даже не рассматривал такой вопрос, и добавил, что только Германия должна быть разделена, а другие страны – нет, «например, Польша, станет сильным государством, так же как Франция и Италия…». Такой ответ мог бы показаться убедительным, если бы во время других переговоров он не упрекал Францию за слабость и не поносил бы польское правительство в Лондоне за амбициозные представления о том, какое положение Польша могла бы занимать в Европе.
Это оживленное размахивание ножами над «телом» Европы закончилось без каких-либо определенных выводов относительно того, стоит ли, а если стоит, то когда начинать резать. Договорились, что Европейский консультативный совет должен продолжить изучение вопроса с того места, на котором члены его остановились.
Через несколько дней после окончания конференции один из представителей американской делегации сделал вывод, что одобренный Сталиным и Молотовым стратегический курс, принятый в Тегеране, может означать: «Германия должна быть разгромлена и оставлена в таком состоянии. Государствам Восточной, Юго-Восточной и Центральной Европы будет запрещено объединяться в какие-либо федерации или ассоциации. Франция будет лишена колоний и стратегических баз, расположенных за ее границами. У Польши и Италии останется практически их нынешняя территория, но сомнительно, что им будет разрешено содержать сильную армию. В результате Советский Союз окажется единственной мощной военной и политической силой в Европе».
