Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы - Николай Зенькович

Возможно, это и есть одна из определяющих черт нашего национального характера — обсуждать глобальные проблемы со случайно встреченным попутчиком, более того, даже открывать перед ним такие сокровенные уголки души, излагать такие искренние и смелые мысли, которые не всегда доверишь и близкому человеку. Видно, это влечение к купейным исповедям не просто так возникло, не без глубокой причины.

Скажите, а где и кому можно было высказать все, что наболело, что мучило и не давало покоя? Сколько было мрачных периодов в нашей истории, когда люди думали одно, говорили другое, а делали третье. От отсутствия возможности выговориться, высказать другое суждение, от боязни, что его могут неправильно понять, а то и преподнести как пример очернения нашей светлой действительности, клеветы на власть, центрами вольномыслия, этакими доморощенными гайд-парками стали пассажирские купе. Люди выходят на станциях, их места занимают новые, никто никого не знает, и неизвестно, встретятся ли они еще когда-либо. Говори, рассказывай, делись сокровенным. Ничто тебе не угрожает, никто не требует удостоверения личности, можешь называться, кем твоя душенька пожелает.

Сначала я отнесся к своему попутчику почти негативно, уж очень расходились наши представления по затронутым темам, а после одумался, успокоился. Неспроста, видно, решился человек на предельную откровенность. Да и в его небесспорных рассуждениях была определенная доля правды. Кто будет сомневаться, предположим, в том, что на историю обороны Ленинграда, и не только его, а и, пожалуй, историю всей Великой Отечественной войны в свое время было наброшено прочное покрывало, из-под которого проступали лишь самые общие очертания и победный исход? Неужто мы за то, чтобы это покрывало оставалось неприкасаемым? Нет, я не могу утверждать, что так будет лучше для общества.

За тонкой вагонной стенкой ночь. Морозная, лютая. Русская земля стынет под сугробами. Не спят люди в ячейках-купе, спорят, задают друг другу непростые вопросы, на многие из которых не так просто дать ответ. Кому была выгодна смерть Кирова, кто в ней был заинтересован? Почему до сих пор не выяснены обстоятельства выстрела в Смольном в декабре 1934 года? Какое место должен занять в истории Жданов, приехавший в Ленинград вместе со Сталиным на следующий день после гибели Кирова и занявший опустевший кабинет первого секретаря обкома и горкома? Как относились ленинградцы к личности того, кто заменил их любимца?

Трудно, неимоверно трудно выламывать себя из среды закостеневших догм! Попробуйте выковырять ракушку из мертвых объятий камня. В сознании миллионов людей окаменели стереотипные представления о Жданове как о достойном преемнике Кирова, которого и ленинградцы, и бойцы Красной армии любили так же горячо, как и его предшественника.

Мысль попутчика была неожиданной: Киров и Жданов — такие же противоположности, как ленинское и сталинское начала в политическом руководстве. Что подкупало в словах соседа, так это его точно проводимая линия на размежевание подлинного и вторичного, наносного.

— Обратили внимание на фотографии Жданова периода блокады Ленинграда? — спрашивал он. — Полная фигура, сытое лицо. Вряд ли скажешь, что снимок сделан в голодном городе. А тот, кто на нем изображен, между прочим, был идеологом партии в вопросах литературы и искусства. Это значит, учил всех жить честно.

Кое-кто не против, чтобы пощекотать и без того обостренное чувство социальной справедливости революционным вопросом: желательно знать, какую норму продовольствия получал он во время блокады? Обывательский подход, не выдерживающий критики: у Жданова была сердечная недостаточность, и она способствовала развитию нездоровой полноты. Не надо навешивать того, чего не было.

Я знал, что одной из величайших трагедий блокадников было полное уничтожение громадных Бадаевских складов. В первый же налет вражеских бомбардировщиков на город от складов, где хранились запасы продовольствия, остались руины да пепел. Владимир Лаврентьевич Павлюкевич, управляющий делами ЦК Компартии Белоруссии, рассказывал мне, как четырнадцатилетним учащимся ленинградского ремесленного училища он вместе с друзьями-односельчанами до первого снега собирал в жестяной котелок сладкую землю — пропитанную патокой грязь. Образы обессилевших, голодных ленинградцев, которые, словно привидения, блуждали среди пепелищ Бадаевских складов, помнились по блокадным дневникам многих авторов. Честное слово, никогда не приходила в голову простая мысль: а почему продукты держали в одном месте?

Как же мало знаем мы о героической и трагической блокаде! Ну, кому известно, что уже в начале июля сорок первого года в Ленинграде побывала группа лондонских пожарных. Цель их приезда — поделиться опытом по спасению городов во время бомбежек. Как известно, к тому времени Лондону досталось больше всех от налетов немецкой авиации. Делегация рассказала: продукты питания у них развезены по маленьким лавчонкам, где торговые работники отпускают их по карточкам. Сосредотачивать весь запас опасно даже в двух-трех местах, ибо нет ничего тайного, что не стало бы явным. А тем более в одном месте. Специалисты доложили мнение лондонских гостей, но оно не было принято во внимание: еще разворуют…

Двойственное чувство охватило меня. Новая информация воспринималась с трудом, все прежнее воспитание восставало против нее.

Но ведь никто не будет брать под сомнение роль Жданова в организации Дороги жизни! — воскликнул я. Здесь оппонент согласился: правильно, но было бы ошибкой считать его единственным руководителем обороны города, единственным автором прокладки ледяной трассы через Ладожское озеро. Да, он находился на самом верху иерархической лестницы — первый секретарь обкома и горкома, секретарь ЦК ВКП(б), член Военного совета фронта. Однако имена выдающихся полководцев Жукова, Говорова, Мерецкова тоже о чем-то говорят, не правда ли?

Они, между прочим, прибывали в Ленинград в самые критические для его обороны периоды. А имена Кузнецова, Штыкова, Капустина, Басова, Лазутина? Вся черновая организаторская работа лежала на них. Это и формирования народного ополчения, и эвакуация предприятий и населения, и обеспечение жизнедеятельности большого города в условиях блокады. Кстати, Сталин очень рассчитывал на Кузнецова, второго секретаря Ленинградского обкома и горкома. Слышали? Он даже специального посланца направлял к Кузнецову, просил держаться.

Я напрягся, надеясь выйти на след услышанной в годы юности легенды. Безуспешно: попутчик располагал лишь устными источниками, документальных подтверждений этой версии у него не было.