Покинутый - Оливер Боуден

Но я планировал кое-что другое — прогулку в Форт Джордж.

Форт Джордж находился в южном Манхэттене. Уже более ста пятидесяти лет со стороны моря его можно было видеть как широкую полоску на горизонте — со шпилями, сторожевыми башнями и длинными прямоугольниками казарм, тянувшихся, казалось, по всему мысу, а изнутри высоких зубчатых стен это была просторная территория, где находился плац, окруженный многоэтажными дортуарами и административными зданиями; и всё это было хорошо укреплено и тщательно охранялось. Идеальное место для базы тамплиеров. Идеальное место, куда мы можем препроводить трех командиров лоялистов.

— Что планируют англичане? — спросил я первого из них.

Он сидел, привязанный к стулу в комнате для допросов глубоко в недрах Северного бастиона, где стоял всепроникающий запах сырости и где, прислушавшись, можно было услышать крысиное шуршанье и царапанье.

— Почему я должен говорить? — усмехнулся он презрительно.

— Потому что, если не скажешь, я убью тебя.

Руки у него были связаны, но он, как рукой, обвел комнату подбородком.

— Если я скажу, ты все равно убьешь.

Я улыбнулся.

— Много лет назад я познакомился с человеком по имени Резчик, мастером пыток и виртуозом по части боли, который по многу дней подряд терзал свои жертвы одним только.

Я щелкнул механизмом, и спрятанный клинок грозно сверкнул в мерцавшем свете факелов.

Он посмотрел на клинок.

— Ты обещаешь легкую смерть, если скажу.

— Даю слово.

Он сказал, и я сдержал слово. Когда с ним было покончено, я вышел в коридор и, не обращая внимания на требовательный взгляд Коннора, забрал второго пленника. Я привязал его к стулу, и глаза его впились в труп.

— Твой приятель не захотел сказать то, что мне надо, — пояснил я, — вот почему я перерезал ему горло. Ты мне скажешь, что надо?

Глаза у него распахнулись, он судорожно сглотнул:

— Понимаете, неважно, что вам нужно, я все равно не скажу — я ведь просто не знаю. Может быть, командир.

— О, так от тебя ничего не зависит, — весело сказал я и щелкнул клинком.

— Подождите, — взмолился он, когда я пошел ему за спину. — Я кое-что знаю.

Я остановился.

— Ну?

Он сказал, и когда он умолк, я поблагодарил его и чиркнул ему клинком по горлу.

Он умер, и я понял, что внутри у меня сейчас даже не праведный огонь человека, который творит зло во имя высшего добра, а просто чувство какой-то истасканной неизбежности. Много лет назад отец учил меня состраданию и милосердию. Теперь я убиваю пленных, точно они скот. Вот до чего я докатился.

— Что там происходит? — с подозрением спросил Коннор, когда я вышел в коридор за последним пленным.

— Это главный. Веди его.

Через несколько секунд дверь в комнату для допросов гулко затворилась за нами, и какое-то время было только слышно, как капает кровь. Увидев тела, валявшиеся в углу камеры, командир стал сопротивляться, но я положил ему на плечо руку и заставил его сесть на стул, уже скользкий от крови; я привязал его к стулу, щелкнул пальцами и взвел спрятанный клинок. Лезвие тихо вжикнуло.

Офицер уставился на него, потом на меня. На лице он пытался изобразить храбрость, но губы тряслись, и скрыть этого он не мог.

— Что планируют англичане? — спросил я.

На меня смотрел Коннор. На меня смотрел пленный. Поскольку пленный промолчал, я чуть приподнял клинок, чтобы он блеснул в свете факелов. Он снова уставился на клинок и на этом сломался.

— Ост... оставить Филадельфию. Она больше не нужна. Ключ — Нью-Йорк. Они увеличат численность вдвое и отбросят мятежников.

— Когда они выступят? — спросил я.

— Через два дня.

— Восемнадцатого, — сказал Коннор. — Надо предупредить Вашингтона.

— Видишь, — сказал я пленному, — это совсем не трудно, верно?

— Я вам всё сказал. Отпустите меня, — умолял он. Но я был не в настроении миловать.

Я зашел ему за спину и на глазах у Коннора перерезал пленному горло. А сыну, у которого в глазах мелькнул ужас, пояснил:

— Эти двое сказали то же. Значит, правда.

Коннор смотрел на меня с омерзением.

— Ты убил его... убил их всех. Зачем?

— Они бы предупредили лоялистов, — просто ответил я.

— Можно было держать их в плену, пока всё не кончится.

— Здесь неподалеку залив Уоллэбаут, — сказал я, — где пришвартован «Джерси», корабль флота его величества, плавучая тюрьма, вонючий корабль, на котором патриоты-военнопленные мрут тысячами, и хоронят их в мелких могилках на берегу или просто швыряют за борт. Так относятся к пленным англичане.

Он знал это и согласился:

— Поэтому и надо избавиться от их тирании.

— Ах, да, тирания. Не забывай, что ваш лидер Джордж Вашингтон мог бы спасти пленных из этого ада, если бы думал так же. Но он не желает обменивать пленных британских солдат на пленных американских, так что военнопленные-американцы обречены гнить в плавучей тюрьме в Уоллэбаут. Таков твой кумир Джордж Вашингтон на деле. И чем бы ни кончилась революция, Коннор, можешь не сомневаться, что победят в ней люди богатые и владеющие землей. А рабы, бедняки, завербованные солдаты — будут гнить по-прежнему.

— Джордж не такой, — сказал он, но да, теперь в его голосе появилось сомнение.

— Скоро ты увидишь его истинное лицо, Коннор. Он покажет себя, и вот когда это случится, тогда ты и скажешь — как ты его оцениваешь.

17 июня 1778 года

Я много слышал о Вэлли-Фордж, но никогда не видел, и сегодня утром я отправился именно туда.

Положение явно улучшилось, стало несомненно надежнее. Снег сошел, солнце выглянуло. По дороге нам попался отряд, в котором шагал какой-то военный с прусским акцентом, и если я не ошибся, это был барон Фридрих фон Штойбен, начальник штаба в армии Вашингтона, сыгравший свою роль в наведении порядка в армии. И действительно, порядок был установлен. Там, где раньше солдатам недоставало боевого духа и дисциплины, они страдали от болезней и недоедания, теперь был лагерь со здоровым, сытым войском, которое двигалось по лагерю под веселое бряцание оружия и фляжек, бодро и целеустремленно. Тут же были и обозники, подносившие корзины с припасами и выстиранным бельем, или кипятившие на кострах котелки и чайники. Даже собаки, гонявшиеся и игравшие на лагерных задворках, казалось, занимаются этим с удвоенной энергией и силой. Именно здесь, понял я, могла бы зародиться независимость с ее духом товарищества и стойкости.

И все-таки мне не давала покоя мысль, что настроение в лагере улучшилось большей частью из-за усилий ассасинов и тамплиеров. Мы обеспечили поставки продовольствия и предотвратили дальнейшие кражи, и мне говорили, что Коннор принимал участие в обеспечении безопасности фон Штойбена. А что же сделал их доблестный лидер Вашингтон, кроме как привел их в полное расстройство?