Покинутый - Оливер Боуден

— Победа уже близко, — сказал я Коннору и взял его под руку, увлекая его на другую сторону улицы, подальше от красных мундиров. — Еще несколько хороших атак, и мы положим конец гражданской войне и избавимся от Короны.

Легкая улыбка в уголках его губ свидетельствовала о некотором удовлетворении.

— И что вы планируете?

— Пока ничего — потому что находимся во мраке неведения.

— Я думал, у тамплиеров всюду глаза и уши, — сказал он со скрытой насмешкой.

Точно как мать.

— Были. Пока ты не начал их резать.

Он улыбнулся.

— Твой осведомитель говорил о приказах сверху. Значит, ясно, что делать: найти, кто отдает приказы лоялистам.

— Солдаты подчиняются егерям, егеря командующим, значит. надо идти по цепочке.

Я обернулся. Неподалеку все так же скабрёзничал патруль, позоривший военный мундир, флаг и короля Георга. Егеря были связующим звеном между армейским командованием и войсками и были обязаны держать красные мундиры в повиновении, чтобы те не раздражали и без того озлобленное население, но егеря на улицах появлялись редко, только при серьезных происшествиях. Ну, скажем, если убит какой-нибудь красный мундир. Или два.

Я вынул из-под плаща пистолет и нацелил его на другую сторону улицы. Боковым зрением я видел, как Коннор разинул рот, когда понял что я сейчас выстрелю в красных мундиров, фиглярствовавших возле повозки. И я действительно наметил одного, который все еще кричал непристойности какой-то женщине — она, шурша юбками, краснея и низко опустив голову, торопилась пройти мимо. И я нажал курок.

Грянул выстрел, дневная тишина разлетелась в куски, и красный мундир отпрянул назад, а между глазами у него зияло отверстие от пули и струилась темно-красная кровь. Мушкет упал на землю, а рядом повалился убитый солдат. Красные мундиры сначала растерялись настолько, что лишь вертели головами по сторонам, пытаясь понять, кто стрелял. Потом они потянули с плеч свои ружья.

Я пошел на ту сторону улицы.

— Что ты выдумал? — вслед спросил Коннор.

— Убить побольше, чтоб егеря прибежали, — ответил я. — Они нас выведут куда надо.

Один из солдат уже развернулся ко мне и атаковал меня в штыки, но я прошелся по нему клинком, вспоров и ремни, и мундир, и живот. Тут же я уложил еще одного, а третий отступил для большего простора назад и хотел уже вскинуть ружье, но уперся спиной в Коннора и через миг уже сползал с его спрятанного клинка.

Стычка кончилась, улица, до этого многолюдная, враз опустела. Раздался набат, и я подмигнул:

— Ну, вот, я же говорил, что егеря не заставят себя ждать.

Нам достаточно было изловить хотя бы одного — задача, которую я с удовольствием предоставил Коннору, и он меня не подвел. Меньше чем через час мы завладели письмом, и пока отряды егерей и красных мундиров носились взад и вперед по улице, с остервенением пытаясь отыскать двух ассасинов («Да говорю тебе, ассасины. У них были клинки гашишинов»), безжалостно вырезавших целый патруль, мы спрятались на крыше и стали читать.

— Письмо зашифровано, — сказал Коннор.

— Не волнуйся, — сказал я. — Я знаю шифр. В конце концов, это ведь шифр тамплиеров.

Я прочел и объяснил.

— Британское командование в растерянности. Братья Хоу ушли в отставку, а Корнуоллис и Клинтон оставили город. Оставшиеся руководители назначили встречу у развалин церкви Святой Троицы. Туда нам и следует отправляться.

Церковь Святой Троицы стояла на углу Уолл-стрит и Бродвея. Точнее, там стояли ее остатки. Она безнадежно сгорела в Великом пожаре сентября семьдесят шестого — настолько безнадежно, что англичане даже не пробовали устроить в ней казармы или тюрьму для патриотов. Вместо этого они обнесли ее забором и использовали для таких случаев, как, например, сегодня — для встречи командиров, на которую незваными гостями спешили мы с Коннором.

И на Уолл-стрит, и на Бродвее было темно. Фонарщики сюда не заглядывали, потому что фонарей здесь не было, во всяком случае, исправных. Как и всё вокруг на расстоянии почти в милю, фонари стояли черные от копоти, с разбитыми стеклами. Да и что им было освещать? Пустые глазницы близлежащих домов? Голые остовы зданий — пристанище бродячих собак и птиц?

Вот над всем этим и высились руины Святой Троицы, и именно на нее мы и забрались, устроившись на одной из уцелевших стен. Когда мы туда вскарабкались, я вдруг понял, что мне напоминает это здание: увеличенную копию моего дома на площади Королевы Анны, то, как он выглядел после пожара. Мы сидели в темной нише, ждали, когда придут красные мундиры, и я вспоминал тот день, когда Реджинальд привел меня в сгоревший дом, и как там все было. Как и церковь, мой дом остался после пожара без крыши. И так же, как эта церковь, он был лишь пустой оболочкой, тенью былого. В небе над нами перемигивались звезды, и я на мгновение засмотрелся на них, но меня тут же вернул к действительности толчок локтем в бок, и Коннор показал вниз, где по пустынным развалинам Уолл-стрит пробирались к церкви офицеры и солдаты. Они приближались, и впереди отряда два солдата тащили тележку и вешали на черные и ломкие ветки деревьев фонари, освещая путь. Они вошли в церковь и в ней тоже развесили фонари. Они быстро прошли между полуразрушенных церковных колонн, уже поросших сорной травой и мохом — словно природа предъявляла права на эти руины — и повесили фонари на купель и на аналой; потом они встали в сторонке, и следом вошли делегаты: три командира и отряд солдат.

И мы стали вслушиваться в их разговор, но всё бестолку. Я сосчитал солдат: их было двенадцать. Не сказать, чтоб уж слишком много.

— Они говорят всё вокруг да около, — шепнул я Коннору. — Сидя здесь, мы ничего не узнаем.

— И что ты предлагаешь? — спросил он. — Спуститься вниз и потребовать ответа?

Я глянул на него. Усмехнулся.

— Именно.

Я чуть ниже спустился по стене и с безопасной высоты прыгнул вниз, прямо на двух солдат у входа, и они умерли с изумленно округленными ртами.

Взметнулся крик:

— Засада! — и я уложил еще парочку красных мундиров.

Коннор наверху чертыхнулся и прыгнул мне на помощь.

Я был прав. Это было не сложно. Красные мундиры, как всегда, слишком надеялись на штыки и мушкеты. Которые, может быть, и полезны на поле боя, но совершенно непригодны на тесном пятачке, в ближнем бою, в родной для нас с Коннором стихии. Мы теперь хорошо дрались вместе, почти как давние товарищи. И очень скоро поросшие мхом скульптуры сгоревшей церкви заблестели от свежей крови красных мундиров: двенадцать солдат были убиты, и остались только три перепуганных командира, которые съежились и беззвучно шептали молитву, готовясь к смерти.