Время жизни - Роман Корнеев

Что-то произошло в окружающей вселенной.

Какая-то легкая рябь пронизала пространство. Я почувствовал, как падаю, продираюсь, прорываюсь сквозь незримые тенета материального мира, двигаясь и оставаясь на месте. Это уже был другой мир. Почти такой же. За малым исключением.

Земля погибала, но продолжала биться. В плотном облачном слое, окутавшем планету, уже не царили черные искры вражеских истребителей, их стало куда меньше, они сбились в плотные группы, отбиваясь от невидимых мне отсюда крошечных летающих машин.

Что-то продолжало противостоять чудовищным ударам из космоса, какая-то сила, отделившаяся от остального мира, погрязшего в дрязгах всесильных Корпораций. Обычные люди, никакие не Соратники, держали эту оборону. С обреченными лицами, они кидались в бой и гибли, гибли… но удерживали врага на какое-то время. Кажется, планетарная оборона еще держалась на антарктическом материке, работали в воздух зенитные излучатели, последние остатки орбитальной группировки жалили врага, стационарные космические станции, изодранные в клочья, детонировали в гуще вражеских построений, заваливая космос обломками. Для чего эта бессмысленная игра в медленную смерть, если силы все равно слишком малы.

Эта реальность тоже была полна боли, в ней тоже Землю ждала неминуемая гибель. Но здесь человечество оставалось жить.

Стремительные обводы трех боевых кораблей с налета ринулись в атаку на врага, поливая пространство реверсными потоками излучения из двигательных установок, выводящих миллионы тонн конструкций в плоскость эклиптики.

Это пришла помощь. Едва успели.

Я стоял посреди комнаты и отчаянно моргал глазами, пытаясь отделаться от страшного видения. Видения ли? Такой реальной может быть только сама жизнь.

– Это возможные исходы того, что начал делать ты, Ромул?

Ромул глядел сквозь меня, отвечая не на мой вопрос, а чему-то своему, каким-то своим мыслям, оставшимся для меня тайной.

– Я с самого возвращения только и делаю, что кручу в голове этот образ – белая планета, укутанная похоронным саваном. Столько жизней… ты видишь в этом всем смысл?

Мне показалось, или слово возвращение было произнесено с какой-то особой интонацией? Возвращение – откуда?

– Я видел. Ты мне показал.

Он все-таки отвлекся на меня, прислушался.

– Да? Тогда скажи, вот это человечество, то, что от него там осталось… оно способно выжить? Оно достойно дальнейшей истории? Или лучше ему закончиться прямо там. Не будет других жертв.

– Это только начало, да?

– Да. Это только начало. Война будет и дальше. Там – ничего не кончится.

И тут я спросил его прямо, задал тот самый вопрос, который меня мучает до сих пор, хотя ответ я знаю уже так давно. С того самого первого разговора.

– Мы должны позвать на помощь?

– Да. Должны. Создать транспорт, найти этих… на белых кораблях, похожих на птиц. Я знаю имя – Симах Нуари. Он спасет человечество от истребления. Мы должны сделать выбор только лишь затем, чтобы у нас впредь был хоть какой-то выбор. Но, знаешь… я уже сейчас мечтаю о смерти. А ты?

– Когда ты мне сказал о смерти мамы, я тоже почувствовал это. Но сейчас во мне что-то очень сильно изменилось.

Ромул поднял глаза и… просто на меня посмотрел, как смотрят люди. Просто. Глазами. Ромул, вдруг, разом, стал похож на человека. Он вообще из нас всех всегда оставался самым человечным.

– Изменилось… в тебе многое изменилось… но в нас еще больше изменится, если мы сможем отстоять тот рубеж, дойти до него – и отстоять. Потому что Землю мы должны будем оставить. И начать новую жизнь там… там…

В его голосе я узнал то сумасшедшее одиночество, которое я испытывал в пространстве.

– Оставить Землю? Но как же…

– Она погибнет все равно. Нам придется возрождать ее для себя у других солнц. Мы сами должны будем стать для человечества его Землей. Новой Землей. Мы. Вместо нее. В этом смысл Соратников.

Я стоял и старался не глядеть в его сторону. Это… звучало кощунственно. Как кто-то, пусть сто раз такой же сильный, каким сильным был в моих глазах Ромул, может заменить эту… это… у меня до сих пор нет слов, чтобы описать то, что описать невозможно. Но при чем тут я? При чем тут такие, как я? Что мы можем?

– Мы можем все. Мы – дети Земли. Колыбель нашей жизни росла вместе с ней. Совершенствовалась, усложнялась, набирала силу. И однажды вошла в соприкосновение с человеческим разумом, наиболее близким к ней по возможностям, ее же продуктом. Так родился первый избранный. Так родился ты, так родился я. Все – одинаково, и каждый – по-своему. Некоторые из нас ближе к физической природе бытия – им дано управлять, составлять планы и их реализовывать. Некоторым ближе человеческая душа – им дано становиться частью этих людей, наделять жизнь высшим смыслом, двигать человечество вперед. Некоторым ближе разум как универсальный исследователь природы бытия – им дано искать там, где его, кажется, нет вовсе, им дано учить, им дано устранять непонимание и излечивать конфликты. Нас – мало, очень мало. Всем достанет работы, титанической, многотрудной. Прежде всего – над собой. Собирать извне силы, выращивать себя в нечто большее, что ждет нас далеко впереди.

Ромул всегда разговаривал так, будто пытался самому себе что-то доказать. Всегда, сколько я его помнил.

– Но помимо нас есть еще и другие избранные. Совсем другие. Они не видят ничего вокруг себя. Они видят только время. И никогда не станут Соратниками, они и заметить Соратника могут лишь с великим усилием. Просто заметить…

– Это были их… видения?

– Нет. Это были мои. Я сам немножко один из них. И поэтому мне не стать Соратником. Нужно подождать, нужны силы… и силы эти придется отбирать у самого страшного нашего врага – времени.

Время. Пожалуй, это был первый день в жизни Майкла Кнехта, когда он по-настоящему понял значение, смысл и цену времени. Кого винить в том, что этот день был для него последним. Он уступил место Соратнику Улиссу.

Как же просто это представить, понять – витает в пространстве сгусток сложнейшей самоорганизованной полевой структуры, ничуть не более живой или разумный, чем каменно-металлический шарик, укутанный в тонкую оболочку из воды и азота, что стал колыбелью для человечества. Истинная природа этой колыбели неизвестна пока даже Ромулу, но иногда случается в ней нечто, что порождает самостоятельный, обладающий памятью и волей конденсатор рассеянной вокруг энергии. И вот иногда, в одном случае на миллиард рождений, этот сгусток вступает в связь со слабым, грубым, но чем-то близким ему человеческим организмом, его сознанием, его волей и памятью. Этот конгломерат полевых и биологических фильтров начинает накачивать себя энергией, делая из человека избранного.

Человеческое сознание, подарок миллиардолетнего сложнейшего объекта, именуемого Землей, деформирует своего незримого спутника, наделяя его своими чертами. И однажды, когда будет перейден некий неизвестный покуда никому порог, накопленная энергия выплеснется наружу, заполняя пространство и подчиняя окружающее своей воле, как подчиняет Соратник свой хрустальный мир. Что будет тогда – неизвестно. Но тогда обреченная Земля тоже выплеснется во вселенную, навстречу своему новому будущему, новым битвам и новому выбору. Каждый раз – как последнему. И человечество станет прежним. Оно будет дома. У себя – дома.

Все это не нуждалось в объяснениях и рассказах, оно жило во мне ощущением далекого пути, на который я тогда вставал. Мы с Ромулом беседовали, он рассказывал мне про план «Сайриус», о жизни Корпорации, а я слушал, и мне не приходило в голову спрашивать, почему он мне доверяет самые сокровенные свои планы.

Ответ был и так понятен – моя память о черноте вечной космической ночи держала меня отныне в капкане чудовищного предсказания. Нет, не предсказания. Всего лишь одной из возможных ветвей реальности. Уже осуществлявшейся там – в глубинах иных времен.

План «Сайриус»… от него веяло вечным льдом. Казалось бы, самое глубокое и выстраданное желание человечества последнего столетия – убраться с запертой в тисках Корпораций планеты, найти свободу на просторах новых миров. Я знал – ничего мы там не найдем, кроме нацелившегося тебе в горло смертельного врага. И даже памяти об увиденных белоснежных кораблях было недостаточно, чтобы уверовать, будто нас кто-то ждет в Галактике с распростертыми объятиями. Но план был нашим единственным шансом. Сначала улететь. Потом вернуться. И сделать так, чтобы Земля продержалась до прилета помощи.

Всего-то.

Кучка нелюдей посреди океана оболваненных душ, погрязших в грязи, алчности и злобе на соседа по планете, по континенту, по мегаполису, по многоквартирнику, по лестничному блоку. Человечество должно излечиться от своей ненависти. Вот – задача, ради которой умрет Земля. Иначе – иначе она умрет безо всякого смысла.