Время жизни - Роман Корнеев

Людей и без того не хватало, не хватало мощностей, разработанных месторождений, орбитальных сборочных заводов. Но человечество продолжало без оглядки шириться, потому что знало – за ним настороженно следят и, случайно наткнувшись на новый живой мирок, тут же набрасываются, уничтожая все, до чего могут дотянуться.

Да, в Галактике кипела война. Некогда случайная стычка, приведшая к потере Старой Терры, колыбели человечества, вернулась к людям сторицей. Сначала яростные столкновения в открытом пространстве, потом первые погибшие миры. Звезды полыхнули алым, и, заняв оборону, человечество постепенно переходило от тактики максимально быстрой экспансии к новому, далеко идущему плану.

Потеря десятков фронтирных миров вдоль внешнего обвода занятого сектора Первого и ближайших отрогов других Рукавов – потерь не боевых, мир просто однажды не выходил на связь, а послать туда транспорт не позволял враг – эти исчезновения в никуда сотен тысяч жизней многому научили Соратников, пытающихся взять под контроль ситуацию в войне без фронтов и целей.

Миджер был прав, когда подумал, что обе стороны обоюдно затянули себя в бессмысленный конфликт без начала, конца и возможности победить – наскоки и рейды могли продолжаться бесконечно. Гибли сотни кораблей, силы обеих сторон истощались – поддержка внутренних миров только-только успевала сохранять обороноспособность флотов, о продолжении былой экспансии не могло быть и речи.

Доктрина была снова пересмотрена и принялась претворяться в жизнь. Пояс ярких огней закипел движением. Космические группировки завели сложнейший танец, выбивая врага из одних областей и словно нарочно подставляясь в других. Зоны затяжных боевых действий с прямым огневым контактом и чудовищными по затратам ресурсов обеих сторон осадно-штурмовыми операциями почти исчезли, началась маневренная война, в результате которой оба противника, словно договорившись, начали концентрировать флоты на внутренней границе Рукава.

Миджер с широко раскрытыми глазами наблюдал, как снова покачнулась Галактика, окуная его в сверкающее всеми цветами радуги облако звездной туманности. Здесь сойдутся две громадные, злые, сильные армии. Люди давно ждут своего врага. Враг давно хочет получить возможность завершить незавершенное.

Две грохочущие своими бортовыми гигатоннами дуги сойдутся в этом месте, среди звезд, и все решится. Не закончится, но решится. Решится, кто будет здесь жить. А кто – нет.

Миджера захлестывала волна неудержимого детского восторга. Не война, но битва, самая грандиозная из всех возможных, Армагеддон из легенд редких уцелевших в галактической экспансии христиан. На границе тысячелетий. На границе между звездным скоплением и пустотой великого Космоса.

Миджер тонул в своем восторге, но так и не заметил в этом новом, прекрасном, кристально ясном мире одного. Как устало глядел на него Соратник и как сочувственно, по-матерински нежно глядел ему в спину совсем иной взгляд. Взгляд новорожденного, от которого веяло тем теплом, что столь безуспешно пытался дать людям Соратник. Взгляд из давно забытого прошлого.

Тот, кто подарил Миджеру этот сверкающий сон, содрогнулся от увиденного. Он не желал подобного, все случилось само. Соратник узнал этот взгляд, этот теплый родительский взгляд. И тут же видение рассыпалось. Слишком поздно. Этому человеку уже не нужен дом. Ему нужна только цель. Она ему преподнесена.

Миджер отчаянно пытался проморгаться сквозь заливающие глаза слезы. Так все просто. Кристально ясно. Ни следа былых сомнений. Ни капли жалости к себе.

Усталость пройдет, пролетит и время. Ему нужно быть там, принять участие в битве, которая все расставит по местам, ответит на все вопросы, подарит ему, наконец, успокоение. И скажет ему, зачем, для чего он выжил. Для чего он жил. Для чего вообще можно жить.

Ради жизни других поколений.

Трое замерли у проема люка, наблюдая. Соратник. Кто же из них – действительно он, а кто – лишь эффектор. Иллюзия воли и сознания. Или правду говорят о Соратниках – они живут не в своих носителях, а сами по себе, тела им не нужны, тела нужны нам, чтобы с ними общаться. В те редкие мгновения, когда они снисходят до нас, вечно занятые, вечно погруженные в миллионы проблем человечества.

– Соратник…

Миджер даже не заметил, что смог наконец произнести что-то вслух. Реанимаска куда-то делась, и только манжеты зондов напоминали, что он лежит в медотсеке гигантского космоатмосферного модуля.

– Соратник, можно задать вам вопрос?

– Задавай, стажер Энис, и мы пойдем.

И мы пойдем… как просто.

– Я знаю, что вас, Соратников, несколько…

– Мое имя Улисс.

Улисс… громкое имя, яркое, звездное. Об этом Соратнике ходили легенды. О них всех ходили легенды, но об этом – особенно. Он был первым пилотом КК «Сайриус»…

– Есть версия, что Соратников до Отлета, после гибели Старой Терры было больше. На одного. И что он был старшим среди вас. Что с ним стало?

– Он был старшим. Но он никогда не был одним из нас. Его звали Ромул. Он научил меня всему, что нужно знать Соратнику. Его знания были неисчерпаемы. Как доброта, как мудрость, как сила. Но в путь Века Вне мы пустились без него. Я надеюсь, что он вернется. Даже у Соратника должна быть надежда.

Впервые за весь долгий разговор Миджер почувствовал в словах собеседника что-то кроме бесконечной отрешенной усталости.

Боль, которую не описать.

Острая, раскаленная плазменная пика боли вонзалась Улиссу в бок – каждый раз точно, расчетливо, методично – в одно и то же место, проникая все глубже, застревая где-то там, в недрах бесконечного резервуара, который мог скопить в себе столько боли, сколько посмеет преподнести ему судьба.

Улисс зафиксировался, пытаясь вернуть контроль за ускользающей изнанкой своего хрустального мира. Пока он мог себе позволить лишь продолжать скользить с места на место, прорывая пространство смазанными, до предела уплотненными движениями. Нужно было выиграть время, вернуть себе преимущество после той, единственной ошибки.

Кора атаковала первой, а до этого первой пришла в себя, первой осознала свою ошибку, первой отбросила прочь все сомнения. Первой, без замаха, упреждения, без лишних жестов и поз – ударила насмерть.

Что шуток не будет, Улисс знал заранее, но все-таки сюда он подсознательно шел договариваться. Теперь договариваться было не с кем. Кора, точнее то, что от нее осталось, не знала сомнений. Слишком много страха, слишком много лет в одиночестве, взаперти в клетке, построенной собственными руками. Улисс знал в этой жизни нечто иное, кроме голого выживания, ему не нужно было в одиночку справляться с собой, в одиночку выбираться наверх. Он сумел, благодаря Ромулу, избежать печальной участи вольного наемника, которого заказчики первым бросят в огонь. Кора осталась там, в этом чудовищном мире, и потому ей уже не могла ничем помочь их отчего-то выжившая в водовороте лет детская любовь.

Зачем не умерло то, что не смогло спасти Кору. Что теперь убивало Улисса.

Кора, скажи хоть слово.

Улисс рвался к ней, звал, но докричаться не мог. А она методично настигала его, рационально, следуя непредотвратимому плану, расходовала свое преимущество.

Еще одно слитое движение, еще один поворот вихря, и рубящее движение с полуметра который уже раз вогнало в бок Улиссу новую порцию боли.

Для стороннего наблюдателя место их битвы – огражденная вихрем воздуха площадка двадцати метров в поперечнике – казалось случайным осколком бушующей вокруг Шпиля стихии. Минула всего секунда, как две распластанные в полете фигуры накрыло мутным коконом бурлящего воздуха. Для Улисса с тех пор прошла целая вечность. За которую бок его продолжал набухать кровью, а осколки ребер уже начали свой путь сквозь пузырящуюся пену легких к сердечной сумке.

Уже начиналось кислородное голодание, израненное тело было вынуждено продолжать свое скромное, но все-таки неизбежное участие в свистопляске боя. Организм Улисса стремительно превращался в агонизирующую куклу, которые швыряет сквозь уплотнившиеся воздушные потоки железная воля Соратника. Поперек законов обычной реальности – голой плотью о гранитные бока изломанного хрустального мира. И сегодня они были очень жесткими, эти бока.

Кора преследовала его, рассчитывая до предела измотать волю, заставить отступить перед неминуемой физической гибелью. Раздавить, а потом… что – потом?

Улисс чувствовал, не имея возможности даже перейти в контратаку, что все продолжает следовать четкому плану, а за его спиной уже разверзается пропасть. И пропасть эта зияла на границе тончайшего воздушного потока, слабенького вихря. Спеленутый меж двух слившихся хрустальных миров, он на крошечное мгновение задержит любого, кто задумает отсюда уйти. Чем подобная вольность может закончиться, Улисс представлял в деталях.