Время жизни - Роман Корнеев

Улисс даже успевает что-то прошептать.

Не может быть… за что…

Он все-таки довел до конца свое расследование, как того хотел Ромул.

На ее груди сквозь одежду переливался знакомый образ. Отпечаток сознания того, чей последний взгляд в момент гибели был спокоен и решителен. Знак, который оставил Армаль. Улисс успел горько про себя усмехнуться. Ты не помог мне, Соратник. Я оказался глупее, чем ты обо мне думал. Этот знак был виден еще при прошлой их встрече. Нужно было только заставить себя его заметить. Улисс – не смог.

От сокрушительного удара Коры вспыхнуло небо.

И тогда его хрустальный мир сам хлынул наружу, вспарывая вселенную надвое.

Странный это был разговор, странный и страшный. То вслух, то про себя, он уходил куда-то в темноту пространства, отражаясь едва слышимым звоном его хрустального мира. Два почти человека, два почти Соратника, два почти друга пытались объяснить самим себе, что их связывает.

Общего было мало.

Я вспоминаю себя, тогдашнего, и вижу бледного парня с безумным подобием стрижки и первой растительностью на избитом лице. Да, я, наверное, должен был вызывать подозрение одним своим видом – такими выбираются из нередкого в жилых кварталах побоища стенка на стенку, все против всех, когда в ход идет выломанная невесть где арматура и куски расковырянного бетона. Странно, откуда бы такие отметины… разве что это были следы моего неудавшегося проникновения в башню Корпорации, там, в полуистертых воспоминаниях, все что-то рушилось… а может, я так выглядел в ту пору и без посторонней помощи – покидая тело с волнами безумной боли, чуждая электронная начинка оставляла после себя такие жуткие отметины, что никак не могли зажить с момента пробуждения.

Однако мой физический облик был не самым сильным впечатлением для внешнего наблюдателя. На моем лице в тот миг была написана крайняя степень физического и эмоционального истощения. Бледная кожа, черные тени ввалившихся щек, заскорузлые потеки сцементированного городской пылью, так и не смытого пота, прозрачные кисти рук, дрожащие пальцы.

Но глаза… эти глаза горели огнем эйфории от пережитого, от переживаемого здесь и сейчас с запасом на годы вперед. Огнем, который во мне разжег человек, назвавший себя Ромулом. И если я в той комнате представлял собой весьма необычное зрелище, то он… он был куда более интересным объектом для исследования.

Высокий лоб, переходящий залысинами в короткий ежик темных, но с яркими подпалинами седины волос.

Скуластое лицо азиата при широком арийском подбородке.

Водянистые карие глаза, намертво вмороженные в глубокие глазницы.

Тонкие, сморщенные, словно высохшие губы, стянутые в две неровные линии.

Сутулые плечи, переходящие в степенно колышущуюся грудь атлета – широкую, обремененную тяжелой мускулатурой, ясно различимой даже под грубой тканью обычного рабочего хэбэ. Прямая спина, откинутая назад голова, странно искривленные, словно не один раз переломанные руки.

В этой фигуре не было ничего особенного, если бы не все перечисленные противоречия – плечи клерка, руки каторжника и грудь спортсмена, интернациональная скульптура лица, блеклые невыразительные глаза… в которых можно было утонуть целиком.

И все это не покоилось каменным изваянием, а продолжало жить словно отдельной жизнью – тонкие пальцы лежали на коленях, то и дело подрагивая как от удара током, тело все время перемещалось из позы в позу, словно привыкнув жить собственной жизнью в отсутствие хозяина, глаза смотрели на меня в упор выжидательно и строго, а жадно сжимающиеся после каждого слова губы находили в себе силы снова разжаться и говорить, говорить, говорить…

– Система обеспечения, жизненный круг вовлеченных в наше дело людей, посвященных и просто сочувствующих, мы условно назвали Корпорацией. Корпорацией без названия. В мире, где все поделено на сферы влияния, где распределены квоты ресурсов, территорий, населения, в мире, который возник после катастроф и войн первой половины века, в подобном мире уже недостаточно было действовать внутри системы на разных ее уровнях, нужен был централизованный посредник в комбинациях между враждующими или вовлеченными в конкретный момент в прямой конфликт корпорациями и остатками силовых государств Америки, Африки и Азии. Вначале была создана разветвленная сеть независимых компаний, заводов и лабораторий, все это, помноженное на сети агентов влияния, оперативников под прикрытием или просто завербованных лиц на ключевых постах, и стало впоследствии Корпорацией, какой мы ее знаем теперь – незримый сильный, агрессивный вектор силового воздействия на систему изнутри. Вектор, призванный не просто кого-то защищать, кого-то контролировать и кому-то помогать, а вектор, влияющий на всю систему целиком, двигающий ее в том направлении, в котором необходимо.

Но даже слова время от времени умолкали, выпуская на волю то, что скрывалось за телесной оболочкой существа по имени Ромул.

И тогда я чувствовал, как передо мной разверзается бездна. Она была похожа на колючую изнанку вселенной, которую я называл моим хрустальным миром, но была совсем иной. Невероятно сложной, наполненной постоянным движением… и волей. Тем, чего не хватало в этой жизни мне.

Великий океан бурлил в этом человеке… нет, человеком я его уже не считал, невольно начиная сомневаться и в собственной роли на этом свете.

– В наших руках сконцентрированы колоссальные ресурсы и возможности. Если в Европе, зажатой в трех мегаполисах, борьба за жизненное пространство идет ежедневно, и скоро будут поглощены последние остатки независимых структур, включая муниципальные и союзные юрисдикции, то на восстановленном севере Африки, в бассейне Амазонки и в Юго-Восточной Азии мы контролируем десятки тысяч квадратных километров промышленных зон и сельхозугодий. Весь научный потенциал Корпораций служит нам источником технологий и основой для собственных разработок и исследований.

Передо мной постепенно вырисовывалась сложнейшая схема десятилетиями складывающейся виртуальной финансово-политической структуры по имени Корпорация. Тысячи связей расчерчивали Землю, уносясь в пространство космоса к лунным и марсианским куполам постоянных экспедиций, возвращаясь обратно знаниями, которые овеществлялись и снова превращались в связи.

Во всем этом важнейшее место занимал сам Ромул, а также подобные мне, видящие изнанку пространства, чувствующие друг друга насквозь на расстоянии тысяч километров. Между нами было что-то общее помимо скрытой власти над Корпорацией, с ее людьми и возможностями. То, что объединяло нас, нуждалось в наименовании. И его мне подарил Ромул.

– Корпорация живет своей жизнью, опираясь на волю, знания и стремления отдельных людей. По большому счету эта система может существовать в режиме самоподдержания, ей не нужны командиры, ни формальные – в виде заседателей высоких кресел на верхних уровнях башен в центрах мегаполисов или в огромных дворцах оставшегося «зеленого пояса», ни неформальные – подобно террористическим группировкам с глубокой конспирацией и столетней историей. Однако в таком виде Корпорация не в состоянии ставить себе цели. Она живет, собирает силы, но силы эти некому и не к чему приложить. Она – просто сдерживающий фактор, не дающий другим корпорациям разрушить хрупкое равновесие медленно погрязающего в недостатке ресурсов мира.

Ромул поднялся с кресла и принялся яростно ходить по комнате, натыкаясь на предметы. Он это все говорил не мне – самому себе. Чтобы помнить. Чтобы помнить.

– Ты – и еще восемь подобных тебе, проснувшихся ото сна, разысканных в глубинах мегаполисов мира. Вы – Соратники, вы способны быть на острие меча, делать то, на что не способны другие, планировать и доводить до конца операции, на которые обычным людям понадобятся годы кропотливой подготовки и которые при этом могут закончиться ничем.

Я не знал, как на это все реагировать. Слова назвавшегося Ромулом дышали жаром печей нацистских концлагерей и скрежетали песком погубившей десятки миллионов человек Сахары. Но за этими словами стояло нечто другое, неподвластное передаче словами. Нечто жуткое, нечто еще только предстоящее – и я чувствовал, что мне суждено это пережить, и пережить не одному, а с людьми, которые пойдут за мной, не за Ромулом. Кто такой Ромул… призрак, легенда. Люди будут знать лишь о Соратниках.

– Вы – сердце этого человеческого моря. Майкл, ты это почувствовал там, посреди мегаполиса, когда сумел освободиться. Это все – твое, это все – ваше. Уже ваше, по праву рождения. Соратники… это имя придумала Лилия, она называла вас Соратниками, имея в виду меня… но не мне вы соратники, а лишь друг другу. Ваше право вести человечество, ваша обязанность, ваша необходимость. Альтернатива этому – лишь смерть, да и она, я знаю, ничего не изменит. То, что стало личным горем каждого из вас, может стать горем для миллионов, а может стать дорогой к свету.