Ради счастья. Повесть о Сергее Кирове - Герман Данилович Нагаев

Послушай, как пишет: «...К этой славе немедленно потянулись со всех сторон грязные лапы стервятников и паразитов... Есенин был захвачен в прочную мертвую петлю. Никогда не бывший имажинистом, чуждый дегенеративным извертам, он был объявлен вождем школы, родившейся на пороге... кабака, и на его славе, как на спасительном, плоту, выплыли литературные шантажисты... Они не пощадили репутации Есенина и не пощадили и его жизни». Что скажешь?

— Верно пишет. Его погубили отбросы старого мира, богемные ошметки.

— Вот и мы сейчас ведем жестокую борьбу с людьми, которые недалеки от этих ошметков. Надо из лап зиновьевцев вырывать честных коммунистов, особенно рабочих. Заходи ко мне завтра утром, решим твои дела. Помни одно — никакого примиренчества. Никаких поблажек оппозиционерам. Надо разбить их в пух, чтобы впредь было неповадно заниматься расколом в партии.

На «Красном путиловце» около недели шли бурные цеховые партийные собрания. Подавляющее большинство рабочих-коммунистов высказалось за поддержку генеральной линии партии.

В Москву полетела телеграмма, заканчивающаяся такими словами:

«Мы посылаем наш горячий привет новому составу Центрального Комитета и обещаем ему полную поддержку».

Понеся жестокое поражение на «Красном путиловце», оппозиция уже не могла собрать сколько-нибудь значительные силы для активного сопротивления.

Десятого февраля 1926 года в Таврическом дворце открылась двадцать третья губернская Чрезвычайная партийная конференция.

Киров в этот день встал пораньше, тщательно вычистил шерстяную рубашку, начистил сапоги, сходил в парикмахерскую и даже успел просмотреть заранее написанные тезисы доклада.

Сегодня ему впервые предстояло выступать в знаменитом дворце, перед людьми, многие из которых в этих же стенах слушали Ильича.

Было от чего волноваться...

К тому же можно было ждать новых злобных выпадов со стороны оппозиционеров.

Однако по дружным аплодисментам, которыми встретили его делегаты, Киров понял, что опасаться нечего...

Так и случилось. И его доклад о решениях Четырнадцатого съезда и доклад председателя ВСНХ Дзержинского о состоянии и задачах хозяйственного строительства были встречены аплодисментами. Конференция заверила ЦК в полной поддержке...

Киров с волнением ждал выборов нового губкома. И когда объявили его фамилию, он почувствовал, как учащенно забилось сердце.

— Разрешите два слова! — послышался чей-то голос из зала, и, не дожидаясь ответа, на авансцену вышел смуглый худощавый человек с газетой в руках.

— Слово секретарю парторганизации «Красного путиловца» Ивану Газе, — объявил председатель.

— Товарищи, я хочу прочитать вам несколько слов из письма бакинских рабочих нам, ленинградским пролетариям. Вот эти слова: «Как нам ни трудно расставаться с товарищем Кировым, как нам ни дорог товарищ Киров, нас утешает одна мысль, что он будет в Ленинграде... Вы его скоро так же полюбите, как полюбили его бакинские рабочие. Вы, товарищи ленинградские коммунисты, в лице товарища Кирова приобрели стойкого, выдержанного старого большевика-ленинца».

Грянули аплодисменты. Иван Газа свернул газету и сел на свое место...

На другой день пленум нового состава Ленинградского губкома ВКП(б) призвал коммунистов к решительной борьбе с оппозицией.

Глава тридцать четвертая

1

Машина с людных улиц свернула на набережную Невы.

— Ты не перепутал, Сидор Михайлович, — спросил Киров шофера. — Мне же на «Красный путиловец».

— Здесь хоть и подальше, Сергей Миронович, а быстрей доедем. Меньше движения.

— Ну, тебе видней... — кивнул Киров и, глянув в окно, вдруг попросил: — Останови, Сидор Михайлович, кажется, лед идет. Я и не заметил, как пролетела зима.

Шофер остановил машину. Оба вышли, и, подойдя к парапету, залюбовались. Быстрая могучая река с глухим шумом и треском несла тяжелые льдины. Они наползали друг yа друга, вставали на дыбы, как белые медведи, ломались, рушились и быстро проплывали мимо.

Дикая игра стихни увлекла Кирова.

— Гляди, Сидор Михайлович, какая силища пропадает! А ведь у нас заводы работают с половинной нагрузкой из-за нехватки электроэнергии.

— Верно, Сергей Миронович. Кабы Неву заставить работать — много бы мы наворочили.

— Может, и заставим. Не все сразу. Вначале надо Волховскую пустить.

— Вроде бы там дела идут?

— Из-за этой оппозиции мне не удавалось съездить... На днях все же надеюсь вырваться.

— Кабы не распутица — мы бы на машине проехали. Мне тоже охота взглянуть.

— Как-нибудь съездим, Михалыч. Однако мы размечтались с тобой, а меня на «Путиловце» ждут. Поехали!..

С завода Киров вернулся в губком. В приемной ждал Комаров, недавно избранный председателем Ленсовета вместо Зиновьева.

— А, ты уже здесь, Николай Павлович! — воскликнул Киров. — Очень рад, здравствуй! Заходи, пожалуйста. — И распахнул перед ним дверь.

Пока Киров раздевался, Комаров, плечистый, приземистый, присел в кожаное кресло у стола, достал блокнот с записями.

Киров прошел за стол, достал папиросы, протянул гостю. Закурили молча.

В окно прорывались слепящие солнечные лучи. Небо дышало весной. Но лицо Комарова казалось озабоченным, хмурым. Киров после поездки на завод тоже как-то устал и приуныл. Говорить не хотелось. Он глубоко затянулся и, выпустив струю дыма, спросил:

— Ну, что в городе, Николай Павлович?

— Хорошего мало, Сергей Миронович. Все биржи труда забиты безработными. На заводах никого не принимают. Знаменитая обувная фабрика «Скороход» на грани закрытия. Нет сырья.

— Плохо и на «Красном путиловце», — вздохнул Киров. — Я только оттуда. Угля осталось на десять— двенадцать дней. Еще полгода — и зиновьевцы поставили бы промышленность Ленинграда перед катастрофой... Здесь укоренялось мнение, что Ленинград — прифронтовой город и в нем нельзя развивать промышленность.

— Вот, вот. Даже вынашивались планы перенесения некоторых предприятий в глубь страны, — поддержал Комаров.

— И это объяснялось только тем, что Ленинград близко к границе?

— Нет, не только. Зиновьевцы доказывали невыгодность расположения Ленинграда, оторванность от баз сырья и топлива. Составлялись подсчеты. У меня имеются эти материалы.

— Ну-ка, ну-ка, показывай, Николай Павлович.

Комаров открыл кожаную папку, достал напечатанный на машинке материал.

— Вот, например, с углем... Ленинградской промышленности в год требуется четыре миллиона тонн угля. А чтобы перевезти его из Донбасса, паровозы пожгут за дорогу пятьсот двадцать восемь тысяч тонн, то есть седьмую часть.

— Неужели? — Киров даже отпрянул.

— А руду, нефть, хлопок приходится везти за две, три, даже четыре тысячи километров...

— Да, аргументы внушительные, — вздохнул Киров и снова закурил, протягивая папиросы Комарову.

— Спасибо! Подожду, — сказал Комаров и стал читать дальше.

— Погоди, погоди, Николай Павлович, — остановил Киров, — а нет там выкладок, во что обойдется демонтаж, перевозка оборудования десятков крупных заводов, скажем, на Урал?