Распутин - Эдвард Радзинский

Итак, Зинаида сообщала сыну следующее: «В общем, все отвратительно и в особенности в Царской Семье. Распутин имеет громадное влияние, и на днях оно проявится в сфере большой перемены (имеется в виду смещение Николая Николаевича с поста Верховного). Я об этом писать пока не смею и даже знать не должна, но по-моему все это будет пагубно... Царь вместо Николая Николаевича».

Все то же: «В России все секрет и ничего не тайна»... Несмотря на строжайшую секретность, двор уже знал и о «большой перемене», и о «громадном влиянии» Распутина.

Известие о смещении великого князя, столь популярного в армии, вызвало общий шок И все (как и Зинаида) верили: за этим стоит он – Распутин!

Из показаний князя Щербатова: «Решение императора сделаться Верховным главнокомандующим (хотя за две недели он говорил, что об этом речи быть не может) объясняли влиянием императрицы и Распутина... Но я думаю, что как человек слабовольный, он всегда боялся (и на этом играли)... всякого человека, который играл слишком большую роль, будь то Столыпин или великий князь Николай Николаевич. Мы полагали, что Государь не обладает ни тактическими, ни стратегическими способностями и ничего полезного не внесет в смысле военном... но внесет в Ставку те отрицательные качества, которые всегда двор вносит в военную среду. Затем... пребывание в Ставке технически делало невозможным правильное управление страной. Если министрам туда ездить и обратно, хотя бы раз в неделю, это лишило бы каждую неделю на двое с лишним суток всякого правительства...»

Князь был прав. После отъезда царя в Ставку управление страной постепенно перейдет в руки царицы. Ее мечта сбылась.

И началось... Джунковский вспоминал, что он «понял свою судьбу уже 10 августа из слов Распутина, сказанных моему агенту в Покровском... Он сказал: „Ну, а ваш Джунковский...“ и свистнул. А 16 августа была записка Государя о том, что я должен уйти». Газеты полнились слухами о готовящемся «перемещении самых высших чинов». 

Николай поехал объявить «Грозному дяде» об отставке. Как молилась Аликс, как боялась, что он передумает...

«22 августа... Бог помазал тебя на коронации, поставил тебя на твое место, и ты исполнил свой долг... Все к лучшему, как говорит Наш Друг, худшее позади... Я протелеграфирую Нашему Другу сегодня вечером, чтобы Он особенно помолился о тебе... Встреча с Н. не будет приятной – ты ему верил, а теперь убеждаешься в правоте того, что Наш Друг говорил столько месяцев тому назад, что он неправильно поступает по отношению к тебе, твоей стране и твоей жене... Бог – с тобой, и Наш Друг – за тебя, поэтому все хорошо, и позднее все тебя будут благодарить за то, что ты спас страну... Левые в ярости... карты их раскрыты, и ясна их интрига, для которой они хотели пользоваться Н.»

Перед отъездом она передала ему маленькую гребенку Распутина. И сам «Наш Друг», и его вещи – все должно было помогать ей... «23 августа... Не забывай расчесывать волосы перед всяким трудным разговором или решением. Эта маленькая гребенка принесет помощь...»

Но вдовствующая императрица («тетя Минни», как звали ее в большой Романовской семье) все поняла. Она не обманывалась насчет роли мужика – она слишком хорошо знала невестку.

Из дневника великого князя Андрея Владимировича: «24 августа... Днем был у тети Минни... нашел ее в удрученном состоянии... она считает, что удаление Николая Николаевича приведет к неминуемой гибели. Она все спрашивала: „Куда мы идем, куда мы идем? Это не Ники, не он... он – милый, честный и добрый, это – она... она одна ответственна за все, что происходит“... Она еще прибавила, что это напоминает ей времена императора Павла, который в последний год начал удалять от себя всех преданных людей, и печальный конец нашего предка мерещится ей во всем ужасе».

Из дневника вдовствующей императрицы Марии Федоровны: «21 августа... Все мои слова были напрасны... Все это не умещается в моем мозгу».

25 августа Ники сообщил Аликс из Ставки о самом трудном разговоре в его жизни: «Благодарение Богу, все прошло... и вот я опять с этой новой ответственностью на моих плечах, но да исполнится воля Божия!.. Все утро этого памятного дня 23 августа, прибывши сюда, я много молился и без конца перечитывал твое первое письмо. Чем больше приближался момент нашей встречи, тем больше мира воцарялось в моей душе. Н. вошел с доброй, бодрой улыбкой и просто спросил, когда я прикажу ему уехать. Я таким же манером ответил, что он может остаться на два дня; потом мы поговорили о вопросах, касающихся военных операций, о некоторых генералах и прочее, и это было все».

Когда-то врага «старца» – Столыпина – хотели отправить наместником на Кавказ. Теперь царь отправлял туда другого его поверженного врага – великого князя Николая Николаевича.

Царица до конца, до самой революции не прекратит борьбы против «Грозного дяди». Уже вскоре после его отставки она писала мужу: «15 сентября... Я нахожу, что Н. берет с собой слишком большую свиту... я боюсь, что они будут там (на Кавказе. – Э. Р.) продолжать свои интриги...» 

Это был воистину государственный переворот. Пал Верховный главнокомандующий, за ним должны были слететь с постов министр внутренних дел и директор департамента полиции. По замыслу Аликс (и этого царь тогда еще не знал) должен был уйти и новый обер-прокурор Синода Самарин.

Кандидатуры «наших» на ключевые посты в МВД и департамент полиции ей поставил мужик Все, что в начале года обдумывалось на Гороховой, – теперь свершалось. И свершали это новые правители России: царица с Подругой и их главный помощник – «Наш Друг». Он отсутствовал в столице, но за него действовал его человек – Андроников, с которым мужик все обговорил в свой трехдневный визит в Петроград. Тотчас после отъезда Распутина «подозрительный князь» был принят Подругой...

Из показаний Вырубовой: «Я познакомилась с ним незадолго до того, как он привез ко мне Хвостова... Это был надушенный, нафабренный, подобострастно держащийся человек, привозивший массу сплетен, цветы и конфеты». А потом князь привез к ней «на смотрины» будущего министра внутренних дел...

Из письма Аликс: «29 августа... Любимый мой, Аня только что видела Андроникова и Хвостова. Последний произвел на нее прекрасное впечатление».

После чего Андроников, «надушенный и нафабренный», передает список кандидатов на пост обер-прокурора Синода... уже самой царице!

«7 сентября... Вот тебе, дружок, список имен лиц (очень, к сожалению, небольшой), которые могли бы быть кандидатами на место Самарина... я получила этот список от Андроникова».

Царице были нужны во власти верные люди, но она все время боялась, что Ники ошибется (он уже ошибался столько раз: Столыпин, Коковцов, Джунковский...). Теперь она сама решила заняться подбором министров. Но как не ошибиться? Очень просто – надо следовать правилу, о котором она сама неоднократно говорила: министром может стать только тот, кто верит «Божьему человеку» и будет предан ему. Ибо это автоматически означало веру и преданность ей – ведь желания «Божьего человека» всегда совпадали с ее желаниями. Таковы должны быть теперь министры! Но так как таковых ни Аликс, ни Аня не знали, то оба начинающих государственных деятеля мудро решили положиться во всем на мнение «Нашего Друга». А тот, уезжая, прислал к ним в помощь «надушенного и нафабренного» Андроникова...

Каких же кандидатов представил Андроников от имени Распутина? На пост директора департамента полиции выдвигался Белецкий – та же кандидатура, что и в начале года. Но министр внутренних дел...

Андроников предложил Распутину выдвинуть в министры... Алексея Хвостова, старого знакомца мужика, того самого Нижегородского губернатора, к которому Распутин безуспешно ездил с Сазоновым накануне гибели Столыпина. 

К тому времени Хвостов перестал быть губернатором, ушел с государственной службы, но оставался столь же толстым и розовощеким. Он был избран в Думу, стал председателем фракции правых, гордо носил на лацкане значок «Союза русского народа». Его антинемецкие речи очень нравились в Царском Селе. Как объяснял потом Хвостов следователям Чрезвычайной комиссии: «Я занялся немецким шпионажем и немецким засильем. Этот вопрос меня в высшей степени заинтересовал».

Лучшую кандидатуру найти было трудно – думец, но лидер правых, к тому же неукротимый борец со шпионажем, что немаловажно: слухи вокруг Распутина и царицы не умолкали. И наконец, Хвостов – русский, что весьма благоприятно при обилии немецких фамилий в «верхах». Андроников хорошо его знал (как, впрочем, и всех мало-мальски значительных людей) и не сомневался, что Хвостов пойдет на любые условия, чтобы взойти на Олимп. Видимо, после разговора с Хвостовым он сумел убедить в этом и Распутина. Мужик еще помнил холодный прием, оказанный ему Нижегородским губернатором, но Андроников, вероятно, сумел ему доказать, что прежнего гордого Хвостова не существует – есть новый, который понимает: чтобы быть министром, надо служить «Нашему Другу». Колебания Распутина были окончательно опрокинуты предложением князя назначить заместителем будущего министра Белецкого, с которым Распутин уже встречался и в чьей преданности был убежден. Белецкому должен был отойти департамент полиции и, следовательно, охрана Распутина. И когда «Наш Друг» согласился, Хвостов, пройдя «смотрины» у Вырубовой, проследовал к царице.