Распутин - Эдвард Радзинский

Вот такой человек через Распутина выдвигался в экзархи Грузии... И царь (читай – царица) зачеркнул всех кандидатов и, к ужасу членов Синода, написал: «Питирим».

В то же время в окружении Распутина появляется еще один преданный ему гомосексуалист – священник Исидор Колоколов. Как показал в «Том Деле» Яцкевич, он «обвинялся в мужеложестве со своим келейником Флавианом и за это был назначен рядовым монахом в один из монастырей. Исидор бывал у Распутина и вскоре стал... настоятелем одного из монастырей в Тобольске, куда взял келейника... хотя сожительство было Синоду документально известно».

Исидор вскоре становится одним из ближайших к Распутину людей. Его не раз будет принимать царица, он удостоится упоминаний в ее письмах Николаю: «Провела чудный вечер с Нашим Другом и с Исидором».

Священника Исидора царица попросит отпевать Распутина...

И наконец, Варнава – еще один весьма необычный выдвиженец «Нашего Друга». У этого священника из маленького городка Голутвина не было высшего духовного образования, но своими живыми, понятными народу речами Варнава приобрел огромное влияние на местное население и приезжих московских купцов. Распутин его сразу отметил – он как бы олицетворял то, что мужик говорил «царям» о народном пастыре: «Хоть неученый, да верующий, а от ученых нет толку, почти все они неверующие». И Аликс поняла: этот двойник «Нашего Друга» готов служить... И личным желанием Государя (опять же читай – Государыни) Варнаву сделали епископом Каргопольским, хотя назначение на столь высокий пост человека без образования вызвало бурю в Синоде.

Когда епископ Алексий стал экзархом Грузии, на его место в Тобольск назначили Варнаву. Распутин должен был заботиться о духовных властях в Тобольской епархии, в ведении которых было его родное село Покровское. Он не забывал, сколько хлопот ему принесло расследование тамошней консистории...

Аликс радовалась. Она хотела, чтобы повсюду сидели «наши», чтящие «Божьего человека» пастыри. И Варнава сразу оказался на особом положении. Не спрашивая, как положено, высшую инстанцию, по особым разрешениям из Царского Села он покидал свою епархию, приезжал в Петроград. Царь наградил его орденом – к негодованию Синода.

Варнава переписывался с царицей, не забывая сообщать о чудесах и счастливых знамениях, ее успокаивающих: «Родная Государыня... во время обхода кругом церкви в селе Барабинском... вдруг на небе появился крест, был виден всеми минут пятнадцать, а так как святая церковь поет „Крест царей, держава верных...“, то и радую Вас сим видением...»

Епископ знал, что при ненависти к нему Синода он целиком зависит от Распутина. При этом, как показал на допросе близко знавший обоих Манасевич, «после того, как Распутин начал пить... Варнава его ненавидел, но ради Царского Села прощал ему многое». Мужик это чувствовал и теперь, если пребывание епископа в столице затягивалось, следовал пьяный звонок «Нашего Друга»: «Не довольно ли? Накатались тут на авто, теперь, пожалуйста, отправьтесь к себе – ходить на своих двоих. Нечего здесь прохлаждаться...»

Чтобы царице неповадно было всерьез поверить в Варнаву, Распутин, всех награждавший прозвищами, назвал Тобольского епископа «Суслик»; как объяснит Вырубова – «за некоторую двуличность». Прозвища Распутина тут же подхватывала царица. По-детски обожавшая конспирацию, Аликс использовала их в переписке с мужем и Аней. Так что Варнава, с легкой руки Распутина, стал для нее всего лишь «Сусликом» – и в письмах, и в разговорах. 

В августе 1915 года царица решает сделать Синод «нашим». Но для этого надо наконец свергнуть обер-прокурора Самарина, любимца Эллы и «московской клики». И мужик из Покровского с восторгом принимает в этом участие. Схема остается прежней: вызвать Самарина на скандал, заставить напасть на «наших» и на самого Распутина. Тогда царь будет вынужден принять решение...

Распутин теперь часто встречается с Варнавой в Тобольске. В просторной келье епископа обдумывается действо, которое должно повлечь за собой скандал в Синоде. Повод найден: в Тобольском монастыре похоронен митрополит Сибирский Иоанн. В ознаменование двухсотлетия со дня смерти Синод собрался его канонизировать. Но Распутин договорился с Варнавой, что тот ждать не станет и до официальной канонизации торжественно прославит мощи митрополита. Это прямой вызов Синоду—нетрудно предсказать ярость Самарина... Но сначала надо было втянуть в эту историю царя, и Варнава дал телеграмму в Петроград.

Из показаний Вырубовой: «Варнава ходатайствовал перед Государем телеграммой о разрешении пропеть величание Иоанну... Государь ответил ему телеграммой: „Пропеть величание можно, но открывать мощи нельзя“.

Далее все было разыграно, как по нотам. Варнава, будто бы не поняв царя, и величание пропел, и мощи открыл. Самарин немедля вызвал самовольного епископа в столицу для расправы. Заодно обер-прокурор хотел узнать об участии Распутина во всем этом деле.

Началась борьба, исход которой был предрешен. Аликс тотчас пишет мужу: «29 августа... Самарин намерен отделаться от Суслика за то, что мы его любим и он добр к Григорию... Мы должны удалить Самарина и чем скорее, тем лучше, он ведь не успокоится, пока не втянет меня и Нашего Друга в неприятную историю. Это очень гадко...»

Теперь она будет беспрестанно писать Ники, пока он не устранит ненавистного Самарина: «7 сентября... Самарин желает, чтобы Варнава пошел к тебе и сказал бы тебе всю правду о Григории... Ты видишь теперь, что он... только преследует Нашего Друга. Это направлено против нас».

«Против нас»... Она уже давно не отделяет себя от Распутина...

«9 сентября... Сегодня я видела бедного В<арнаву>. Милый мой, это отвратительно, как С<амарин> обращался с ним... Это прямо неслыханный допрос, и он так гадко отзывался о Григории... и называл Его самыми ужасными словами... Как преступны его слова насчет величания... что ты не имеешь права разрешать такой вещи, на что В<арнава> благоразумно ему ответил, что ты главный покровитель церкви, а С<амарин> дерзко возразил, что ты ее раб...»

Этого было достаточно. 

26 сентября Самарин был уволен с должности обер-прокурора Синода.

26 сентября, выслушав доклад князя Щербатова, Государь объявил ему об увольнении с должности министра внутренних дел.

26 сентября министром стал Хвостов.

28 сентября Белецкий был назначен главой департамента полиции и товарищем нового министра внутренних дел.

Вместо Самарина был назначен Александр Волжин – барин из старинного дворянского рода, ленивый сибарит, вряд ли способный отстаивать собственные взгляды. Но главное – он был дальним родственником Хвостова, что было для Аликс верным доказательством преданности Волжина. Ибо если она верила в кого-то, то верила безоглядно...

Переворот свершился. Важнейшее министерство (внутренних дел), тайная полиция и управление церковью перешли к «нашим». Это была победа. Ее победа.

До революции оставалось меньше чем полтора года.

Из донесений агентов: «28 сентября в Петроград прибыл Григорий Ефимович Распутин».

Он стал совершенно другим – это отметят все, его увидевшие. Как описывает певица Беллинг. «Когда Распутин вошел в гостиную... я ахнула. Что за царственная осанка... сколько собственного достоинства в поклонах и как деликатно он пожимал руки – совсем новый человек».

Теперь в мужике была великая важность. Побежден сам Верховный, все недруги сметены «мамой». Все узнали его силу! И сына вместо фронта в «царицын лазарет» пристроить обещали... Всюду он победил!

Из показаний Молчанова: «У него было чрезвычайно радостное состояние духа от того, что великий князь убран, а Самарин и Щербатов уволены, и... назначен Хвостов, о котором Распутин сказал, что это хороший и близкий ему человек».

Но Распутин не знал, что, пока он ехал из Покровского в Петроград, «хороший и близкий ему человек» уже обсуждал с двумя другими «хорошими людьми», как превратить мужика в послушную марионетку.

Из показаний Белецкого: «Сейчас же по опубликовании указа о Хвостове, а затем и обо мне, были получены сведения о выезде из Покровского Распутина... И между Андрониковым, Хвостовым и мною состоялась выработка плана наших отношений с Распутиным».

Но все участники «выработки плана» ничего не понимали ни в этом мужике, ни в его положении. Белецкий скажет на допросе, что они не представляли «истинных размеров этой колоссальной фигуры». Для обоих бюрократов и легкомысленного Андроникова Распутин по-прежнему оставался полуграмотным мужиком, капризом царской четы, привязанной к нему лишь болезнью сына. И они решили попросту использовать Распутина. Их план был прост: давать мужику деньги на пьянки, сделав его таким образом своим платным агентом, и оказывать через него давление на Царское Село. При этом у каждого были и свои собственные тайные планы, которые они скрывали друг от друга, но осуществлять их надеялись также при помощи Распутина.