Безумные короли. Личная травма и судьба народов - Вивиан Грин

Нет необходимости перечислять достижения Франклина Д. Рузвельта: «Новый курс», возрождение американской экономики, сочувствие к обездоленным и искалеченным, положение которых он, наверное, хорошо понимал в силу своего собственного состояния, его роль, в мировой политике, высшей точкой которой было вступление Америки во Вторую мировую войну в 1941 г. И всё же, видимо, рано или поздно болезнь должна была собрать свою дань. Даже до того, как его поразил последний недуг, он не отличался отменным здоровьем: у него был брюшной тиф в 1912 г., аппендицит в 1914 г., тонзиллит в 1916 г., ангина в 1918 г., воспаление лёгких в 1918 г., а в 1919 г. ему вырезали гланды, что, как думал кое-кто, понизило сопротивляемость к полиомиелиту.

Президентская нагрузка была каторжной, и к 1943 г., если не раньше, его силы начали сдавать, а анализ стал менее точным. Насколько ухудшение здоровья влияло на принятие решений непосредственно перед и сразу же после вступления Америки во Вторую мировую войну, установить трудно, но были намёки на угасание сил. Суждения становились менее определёнными, что и показала его непоследовательная политика по отношению к Японии перед нападением на Пирл-Харбор 7 декабря 1941 г. (что, впрочем, дало ему возможность оправдать вступление Соединённых Штатов во Вторую мировую войну).

Признаки стали более явными после Тегеранской конференции в 1943 г., где он установил сердечные отношения со Сталиным, что может частично объяснить политику, которой он следовал в Ялте два года спустя. После возвращения он казался уставшим до крайности, и «было впечатление, что он совершенно без сил». Молодой кардиолог доктор Хауард Бруен провёл обследование в национальной больнице в «Бетезде» в конце марта 1944 г., показавшее, что президент страдал от обменной гипертонической энцефалопатии, которая проявлялась временным помутнением сознания и потерей ориентации. Его лицо казалось серым, кончики пальцев и губы выглядели синими, состояние верхних дыхательных путей говорило о хронической болезни лёгких, застойной сердечной недостаточности и гипертонии. Его врач, доктор Росс Макинтайр, между прочим, рекомендованный ему врачом Вудро Вильсона Кэри Грэйсоном, в той или иной мере не дал хода отчёту, так что в результате неверных сообщений Макинтайра о здоровье президента общественность оставалась намеренно не информированной, как это ранее было с Вудро Вильсоном.

Но энцефалопатия и сопровождающие её болезни постоянно ослабляли способность Рузвельта к руководству и влияли на его политические и военные оценки. Признаки этого уже проявлялись, хотя и периодически, во всё возрастающей усталости, затуманенном сознании, в некотором ослаблении интеллекта, отклонениях от норм поведения; «рот, — как выразился Джим Бишоп, — ненамеренно остаётся открытым, и мыслительные процессы иногда остаются незавершёнными, некоторые предложения повисают в воздухе». Нелегко привести конкретные примеры того, как это повлияло на общественные дела, но его поддержка плана Моргентау о будущем Германии на Квебекской конференции в конце августа 1944 г., вероятно, была одним из таких случаев. Рузвельт вне сомнений был уже очень больным человеком, когда он согласился с выдвижением своей кандидатуры на беспрецедентный четвёртый срок и был избран.

Так что когда он в марте поехал в Ялту для встречи со Сталиным и Черчиллем, предзнаменования были неважные. «Он был, — говорил доктор Роджер Ли из Бостона, — вспыльчив и становился очень раздражительным, если ему приходилось надолго сосредоточиваться. Если возникало нечто, что требовало обдумывания, он менял тему. Кроме того, он плохо спал». Лорд Моран, сопровождавший Черчилля, отзывался о Рузвельте как об «очень больном человеке. У него присутствовали все симптомы мозгового артериосклероза, зашедшего далеко, так что, по моему мнению, он не проживёт больше нескольких месяцев». «Корделл (Халл) и я, — писал Джим Фарли, — согласились что он болен… и нельзя требовать, чтобы он принимал решения, важные для его страны и мира». «Он выглядел мертвецом после возвращения из Ялты» и погрузился в очевидную апатию; его обращение к конгрессу, прерывистое, бесполезное и запутанное оставило гнетущее впечатление.

Были ли действия и политика Рузвельта проявлениями его болезни — это вопрос спорный. Хотя задним числом видимая готовность уступать Сталину и передать ему контроль над Восточной Европой может показаться плохо продуманной, возможно, он владел материалом лучше, чем предполагали комментаторы позже. Кажется, в своём отношении к Сталину он проявил понятную наивность, но по крайней мере в тот момент, возможно, продолжал служить своей стране как нужно. 12 апреля он умер от обширного удара, которого давно уже следовало ожидать, в Уорм-Спрингс в Джорджии. В то время как его исключительность в качестве политического лидера бесспорна, так же бесспорно и то, что болезнь подтачивала его интеллект.

Некоторые из его первых помощников были ещё в худшем состоянии, чем президент. По странной психологической причуде Рузвельт назначил на государственные посты людей, которые, будучи способными и умными политиками, в некоторых отношениях отличались ещё более слабым здоровьем, чем он сам. Посмотрим, например, кто занимал пост министра военно-морского флота при Рузвельте и его преемнике Трумэне. Клод А. Суонсон, назначенный министром в 1933 г., был настолько тщедушен, что почти не мог стоять без опоры, нуждался в помощи при входе и выходе из кабинета, не мог держать сигарету и говорил так непонятно, что его почти никто не слышал и не понимал. «В своём физическом состоянии, — писал Гарольд Икес о церемонии в Белом Доме, в январе 1937 г., — он не может долго стоять. Кончилось тем, что ноги у него начали ослабевать, а трость скользнула по гладкому полу. Он упал в глубоком обмороке». «То, что Суонсон продолжает оставаться членом кабинета, — замечал он позже, — когда все знают, что он ни физически, ни умственно к этому не пригоден, должно быть, производит плохое впечатление». «В течение двух или трёх лет, — писал Икес, когда он умер в июле 1939 г., — Суонсон был не столько жив, сколько мёртв. Он месяцами не в состоянии был присутствовать на заседаниях кабинета или приходить на службу, много недель пролежал в больнице совершенно беспомощный. Он сам не может войти в зал заседаний кабинета и вынужден сидеть там до тех пор, пока не приходит его адъютант, поднимает его со стула и помогает доплестись до машины». Но несмотря на свою телесную немощь, а может благодаря ей, Суонсон был на редкость напористым и влиятельным политиком, он убеждал Рузвельта в необходимости начать войну с Японией после бомбардировки канонерской лодки «Пэней» в 1937 г.

Не в лучшей форме пребывали и непосредственные преемники Суонсона. Фрэнк Нокс умер от сердечного приступа в апреле 1944 г. В 1947 г. Трумэн назначил Джемса Форрестола, который ранее привлёк одобрительное внимание Рузвельта. Воинствующий антикоммунист и антисемит, он в конце концов не выдержал напряжения. Бессонница, проблемы с пищеварением и тревога так его измучили, что он всё больше поддавался паранойе, стал таким до того подозрительным, что не допускал посетителей без строжайшей проверки. Он начал думать, что «жучки» были даже в пляжных зонтиках. Колеблющийся, нерешительный и подавленный, он выбросился из окна с шестнадцатого этажа военно-морского госпиталя США в Бетезде 22 мая 1949 г. и разбился насмерть.

О военном министре в правительстве Рузвельта в 1940 г. говорили как об «очень усталом дряхлом старике» семидесяти трёх лет; жёсткий и непреклонный, страдающий бессонницей, он занимал, несмотря на угасающие силы свою должность до сентября 1945 г. Его коллега, государственный секретарь Корделл Халл, который ушёл в отставку в возрасте семидесяти трёх лет после двенадцати лет службы, страдал от истощения, артериосклероза и диабета; он был так чувствителен к холоду, что у него в кабинете температура была как в теплице. Его суждения были не всегда надёжны, но обычно его считали рупором президента.

Ещё большее влияние на мировую политику оказывал личный советник Рузвельта Гарри Хопкинс. Гарольд Икес заметил 20 сентября 1941 г.:

«Билл Буллитт с печалью сказал мне, что президенту нужен около него кто-то зависимый от него и обязательно бледный, больной и измождённый. Одним таким человеком был Луи Хау, а теперь Гарри Хопкинс. Билл утверждал, что эти двое были физически похожи друг на друга, изнурённые, сутулые и худые».

Хопкинс был очень тесно связан с Рузвельтом со времён «Нового курса» и до самого конца жизни президента, когда совет Хопкинса, возможно, имел решающее значение при принятии решений в Ялте. Когда Моран встретил его в Вашингтоне в декабре 1941 г., он был потрясён его видом. «Его губы такие бледные, — писал он, — как будто у него внутреннее кровотечение, кожа у него жёлтая, как натянутый пергамент, а веки оставляют щёлочки, так что видно только, что глаза у него всё время бегают, как будто его мучит боль». У Хопкинса была длинная история болезней: язва желудка и двенадцатиперстной кишки в 1936 г., рак в 1939, жировая диарея, белковая недостаточность, и в конце концов он умер от гемохроматоза, нарушения обмена веществ, влияющего на печень. Болезнь лишила Хопкинса сил и сделала его раздражительным и импульсивным в суждениях.