Ермак - Евгений Федоров

— Не выдал-таки. Хорош!

Не укрылся во-время старый опытный лучник, забыл о татарском коварстве. Царевич мгновенно натянул тетиву, и предательская стрела вонзилась в грудь Олексы. Побледнел он, изо рта хлынула кровь; слабея, старик опустился на бревенчатый настил башни. Потускнели его серые суровые глаза. Только и успел прошептать:

— Ну вот и отслужил русской земле!..

Солевар Куземка все это видел, и, когда пал старый Олекса, он выскочил из лаза на башню и взял из его холодеющих рук верное оружие. Таясь меж остроколья, он стал посылать меткие стрелы. И чем больше ярости при наступлении на городище проявляли татары, тем спокойнее и увереннее становился солевар.

Куземке все было видно как на ладони: и тыны, и клети, на которых лежали груды камней, стояли котлы с кипятком, и стрельцы, и внутренний двор острожка, на котором терпеливо ждали приступа мужики, вооруженные топорами и вилами.

Вой стал истошнее. Куземка осторожно выглянул и увидел то, от чего стало страшно за всех. Толпа спешенных татар с гиком и воем тащила тяжелое бревно. Прошла минута и раздался сильный грохот…

«Ворота ломят! — сообразил Куземка и заметался. — Что же делать?»

Он не знал, что с верхней воротной площадки на татар сыпались камни, лились кипяток, жгучая расплавленная смола. Но одни ордынцы гибли, другие лезли им на смену. Кругом валялись трупы и покалеченные люди…

Солевар давно заметил на площади хозяина. Дородный, в малиновом кафтане, Яков Строганов медленно продвигался среди возов и взволнованной толпы. Тут были лесорубы, углежоги, привезшие в городище уголь, смерды, пахавшие на господина пашню, косцы с косами-горбушами, прибежавшие укрыться за крепкий тын от лихой беды.

Куземка растолкал людей и, скинув шапку, встал перед господином:

Боярин, гляди-ко, сколь людей сбежалось и без дела бродят по двору. Дай им пищали, копья, сабли, ух, и бить будут татарву!

Строганов нахмурил брови, глаза помрачнели. Он стукнул посохом и пригрозил солевару:

— Как смеешь, холоп, учить меня! Куда лезешь со свиным рылом в калашный ряд. Не видишь, тут все смерды, а им оружье не положено! Брысь!

Куземка не испугался, да кстати к нему, плечо в плечо, встал смерд.

— Господин, — спокойно обратился он к Строганову: — Нас сотни. Сил-а-а!..

Яков Аникиевич задрал бороду и высокомерно ответил:

— А я и без твоей силы обойдусь. Заплоты острога высоки, хлеба хватит, зелья для пищалей вволю и…

Он не договорил: в эту пору раздался такой сильный грохот, что все крики стали неслышными. Окованные ворота сорвались со своих запоров и распахнулись. Как морская волна, в проход хлынула яростная орда татарских всадников. Строганов на бегу скинул колпак и перекрестился:

— С нами крестная сила! — и поторопился скорее скрыться в хоромы.

Куземка не растерялся.

— Смерды, в топоры их! — выкрикнул он, и его сразу захватил, закрутил водоворот.

С топорами, с косами-горбушами, с вилами смерды и солевары бросились на татар, и пошла рукопашная. В тесном дворе негде было повернуться всадникам. Кони калечили людей, ломали утварь, давили горшки, но, попав среди телег в ловушку, ломали ноги и низвергали всадников на землю.

Куземка вспомнил о запасных решетках. Он взбежал на воротную башню и сбил крюки. Тяжелая железная решетка грузно опустилась вниз и снова, теперь надежно, закрыла вход в городище…

Смерды перебили всех ворвавшихся татар. И так разохотились, что, переломав тыны, пошли с топорами на орду.

Солнце давно закатилось за синие ельники. Погасала заря, когда на дальнем подступе затрубили трубы и заколебалась пелена пыли.

Яков Строганов, вновь осмелевший, заслышав рев труб, радостно объявил:

— Благодарите бога, работные люди и смерды, дядя наш Семен Аникеевич выслал помощь…

Погасли огни, притихли леса и поля. Мрак и покой окутали все. Утомленные за день люди легли, где застал сон. Только женки, потерявшие в схватке кормильцев, тихо голосили.

Когда взошло солнце, равнина перед Солью Камской лежала безлюдной: татары внезапно исчезли.

Дружинник, который привел подмогу, рассказывал:

— Вторгся в Пермскую землю татарский царевич Маметкул. Борзо свиреп: палит починки и деревнюхи, а людей в полон берет. Только с городками не справился. Видать, не по его волчьим зубам! — Рассказчик подумал, вздохнул и вымолвил с грустью: — Эх, сторона-сторонушка, беспокойная земля, но своя родимая. И николи, и никому мы тебя не отдадим!..

Строганов заметил среди дружинников словоохотчего Куземку, поманил его перстом. Когда солевар предстал перед грузным, бородатым хозяином, тот пригрозил ему:

— Надо бы тебе портки долой и отстегать за милую душу, да уж за дело с решетками, так и быть, прощаю! — и тут он зычно поднял голос: — А смердам идти ноне землю пахать, травы косить, дороги ладить!..

Погромив мирных вогуличей и остяков, взяв полон в русских селениях, Маметкул со своими всадниками отступил в Сибирь, но черемисы остались. Строгановские вотчины вновь оказались в опасности. В июле на Каму пришло сорок человек черемистов, вооруженных топорами, пиками и дрекольем; к ним присоединились башкирцы и буинцы, понемногу пристали и остяки. Они прошли по камским городкам и побили восемьдесят строгановских торговых людей и ватажников.

Строгановы написали челобитную царю Ивану Васильевичу. Их жалобу поддержал и великопермский воевода князь Иван Юрьевич Булгаков…

Грозный, занятый делами на Западе, однако нашел время подумать о Сибири. Возмущенный коварством Кучума, он задумал «потеснить сибирского салтана» и тем укрепить восточные русские рубежи.

Царь вызвал вотчинников к себе. Поехали два брата — Яков и Григорий Аникиевичи. Со страхом они приближались к Москве: «Как-то встретит грозный царь?». Но в стольном городе, в Посольском приказе, думный дьяк Иван Михайлович Висковатов почтительно сообщил Строгановым:

— Званы вы в Александровскую слободу, и великий государь давно поджидает вас.

Весна стояла в самом разгаре. Буйно лез из земли всякий злак, зацвели травы, шумели светло-зеленой свежей листвой кусты и деревья. Птицы хлопотали в гнездовьях. Но братья не замечали весны, тревожно было на сердце, погибелью казалась им дорога в слободу, о которой они наслышались много горестного. Братья три дня пререкались между собою, кому ехать. Сидя в своих вотчинах, подле Каменного Пояса, среди диких лесов, в глуши, они чувствовали себя царьками. Ни перед кем и ни за что не отвечали. А тут вдруг предстать перед Грозным. Во многом совесть их была не чиста. С боязнью они думали: «Сохрани, господи, как бы до нашего тайного не дознался царь!».

После долгих споров решили ехать вместе. Яков горько усмехнулся и сказал:

— Класть головы, так купно…

Долго, томительно долго тянулась дорога в Александровскую слободу меж зеленых холмов и перелесков. По дороге шло оживленное движение: скакали вершники с привязанными к седлам метлами и собачьими головами; опричники держались с независимым видом. Тянулись громоздкие рыдваны, в которых ехали бояре на поклон к царю. И, о радость! Навстречу верхом, в окружении молодых дворян, вдруг выехал Годунов. Строгановы мигом выскочили из колымаги и бросились вперед с распростертыми объятиями.

— Борис Федорович, милый ты наш, заступник! — весело возопили челобитчики.

Годунов легко спрыгнул с коня, пружинистой походкой подошел к Строгановым, приветливо облобызался с ними:

— А я с великим государем имел счастье говорить о сибирских урядах. На вас указал батюшке. Приспела, давно приспела пора укоротить руки хану!..

Сразу на душе полегчало, и уже иным, веселым, показался братьям окружающий мир…

И в самом деле, царь принял Строгановых милостливо, пригласил к столу и много шутил, а после обеда старшего брата Якова пожаловал игрой в шахматы. Пользуясь случаем, тот рассказал о нападении татар на Чусовской городок. И вышло так, что он такой храбрый и умный! Иван Васильевич невольно залюбовался его дородной фигурой.

— Ишь, как раздобрел и вошел в силу на вольных хлебах! — пошутил Грозный.

— Ширь! — разведя руками, сочно ответил Строганов, и перед глазами царя на самом деле распахнулась ширь и необъятные края.

— И пусть эта ширь будет русской до скончания века. А наши холопы этой дорожкой пойдут встречь солнца и настроят городков, сел, струги по рекам пустят, пашню подымут. А пока… — Иван Васильевич подался вперед и, протянув костлявую руку к фигуре, вдруг перескочил конем через свободное поле и сказал сердито: — Что ж ты, не видишь, Яков? Мат королю!

Строганов виновато опустил голову и тихо отетил:

— Не моему уму состязаться в столь мудрой игре…

— Истинно, игра мудрая, учит многому, — согласился царь. — Все время мысли направляй на то, как исподволь подготовить разящий удар, подобный молнии!

Яков залюбовался тонко, ажурно вырезанными шахматными фигурами.