Нерон - Д. Коштолани

Ганнибал отважно выступал во главе своих солдат, но, достигнув верхушки пролома, с досадой отступил на шаг.

Перед ним открывалось обширное пространство разрушенных домов, а дальше, за грудами щебня возвышалась вторая громадная стена, наскоро сооруженная, словно огромный веник смел к входу города все развалины, находившиеся внутри его. Большие камни, груды мусора, сломанные колонны, были нагромождены с тою же правильностью, как каменные плиты любой стены, а промежутки были заделаны ещё свежей глиной. Эта стена, воздвигнутая со всею поспешностью последними усилиями всего города, была более высока, чем прежняя, и, образуя кривую линию, соединялась с двумя куртинами передних стен, которые еще уцелели.

Аннибал побледнел от негодования, видя, что все его усилия привели к тому, что он завладел частью городской земли, покрытой развалинами.

Наверху новой стены видны были сагунтцы столь же решительные, как и накануне, и их стрелы и пращи задерживали наступление осаждающих, которые кончили тем, что начали отступать, оставаясь под защитой мусорных груд пролома.

Аннибал, очутившись за оградой города, размышлял, глядя на высоты Акрополя. Он предугадывал возможность постепенно потерять всю свою армию, если будет атаковать Сагунт со слабого и ровного места, где осажденные упорно защищали родную землю. И, позвав Марваала и Магона, он сказал им о необходимости занять возвышенный пункт и осаждать часть огромного Акрополя, чтобы оттуда производить осадные действия на город, вынуждая его сдаться.

Прошло несколько дней. Военные машины были перевезены к подножию горы и их метательные орудия били направлены против крайних стен Акрополя. Последние были стары и не восстанавливались из-за уверенности сагунтцев в неодолимости этой высоты.

Кроме того, численность защитников не была достаточна, чтобы растянуться на всем протяжении ограды Сагунта, тогда как неприятель располагал несметным войском, которое могло одновременно раскинуться в различных пунктах.

Однажды ночью Актеон встретил на Форо Соннику. Вместе с ней пришел Алько.

— Ты необходим старцам сената, — сказала гречанка. — Вот здесь Алько, который желает поговорить с тобой.

— Слушай, афинянин, — заговорил степенный сагунтец. — Дни проходят, а из Рима не прибывает необходимая помощь. Или наши послы не смогли прибыть, и Сенат Республики не знает о нашем положении; или в Риме предполагают, что Ганнибал снял осаду… Нам необходимо знать, что собственно мыслит о нас союзник; мы желаем, чтобы Сенат Рима подробно знал то, что происходит в Сагунте. Наши сенаторы, по моему указанию, остановились на тебе.

— На мне?.. Но чего же они хотят? — спросил Актеон, глядя на Соннику.

— Хотят, чтобы ты этой же ночью отправился в Рим. Вот тебе золото; возьми также эти таблички, которые послужат тебе, чтобы Сенат признал в тебе вестника Сагунта. Мы посылаем тебя не на празднество. Выход из города представляет собою большую трудность, но еще труднее будет встретить в этих опустошенных врагами берегах кого-либо, кто бы доставил тебя в Рим. Ты должен отправиться в путь этой же ночью; если возможно, сейчас же. Ты спустишься со стен Акрополя со стороны, противоположной той горе, где находится неприятель. Завтра, быть может, будет поздно. Спеши и возвращайся поскорей с желанной помощью.

Актеон взял золото и таблички, которые ему передал Алько.

— Никто лучше не сможет выполнить это, — сказал сагунтец. — Поэтому я и остановился на тебе. Ты провел всю жизнь, странствуя по свету; ты говоришь на многих языках и ты обладаешь хитростью и мужеством… Ты знаешь Рим?

— Нет; дед мой вел войну против Рима под командой Пирра.

— Теперь же отправляйся туда в качестве друга, как союзник, и да будет богам угодно, что наступит день, когда мы благословим минуту твоего прибытия в Сагунт.

Актеон, казалось, не решался ехать. Его останавливала мысль покинуть город в минуту опасности, оставить Соннику среди осажденной черни.

— Я чужеземец, Алько, — сказал он искренно. — Не боишься ли ты, что я сбегу, оставив вас, покинутыми?

— Нет, афинянин; я знаю тебя и потому поручился за твою верность перед сенаторами. Сонника также поклялась, что ты вернешься, если тебя не захватят враги.

Грек посмотрел на свою возлюбленную, как бы спрашивая ее, следует ли ему ехать, и она, принеся эту жертву, наклонила голову. Тогда Актеон стал решителен.

— Привет, Алько. Скажи сенаторам, что афинянин Актеон будет или распят в лагере Ганнибала, или же предстанет пред Сенатом Рима, чтобы поведать ему ваши скорби.

Он несколько раз поцеловал Соннику в глаза, и прекрасная гречанка, сдерживая слезы, пожелала проводить его с Алько до высоты Акрополя.

Они шли втроем во мраке, вначале по площадям старого города, затем по широким стенам Акрополя. Они погасили свой факел, чтобы не привлекать внимание осаждающих, и двигались, руководимые рассыпанным блеском звезд, которые, казалось, сверкали с большей силой, чем обыкновенно, из-за холода первой зимней ночи.

Когда они достигли стены, сагунтец нашел ощупью конец толстого каната, прикрепленного к амбразуре, и кинул его в пространство.

Грек медленно спустился по канату. Вскоре его ноги коснулись одной из скал, на которых покоилась стена. Он выпустил канат и, чуть ли не скатываясь, стал ощупью спускаться, почти падая, хватаясь за тощие оливковые деревья, которые росли на этих высотах.

У ног в черном безмолвии равнины сверкало несколько костров. Быть может, это были караульные лагеря, которые сторожили эту часть горы, или же мародеры, сопровождающие армию и расположившиеся здесь вдали от глаз Ганнибала.

Актеон достиг равнины и стал украдкой пробираться вдоль каменного косогора, приостанавливаясь много раз, чтобы прислушаться, сдерживая дыхание. Ему казалось, что его преследуют, что кто-то осторожно идет позади его. Он видел вблизи большой костер и выделяющиеся на его красном фоне силуэты мужчин и женщин.

Когда он приостановился, исследуя темные поля, чтобы найти путь, по которому мог бы уйти в сторону от костра, он почувствовал, что его хватают за плечи и осипший голос пробормотал ему на ухо, среди безумных взрывов смеха.

— Попался-таки!.. Напрасно прячешься!..

Актеон вырвался из этих рук и, вытащив широкий нож, который был у него за поясом, сделал прыжок, повернувшись лицом к неизвестному, чтобы защищаться. Это была женщина. Грек видел при мерцающем блеске звезд ее нерешительность и удивление.

— Ты не Херион, пращник? — проговорила она, протягивая свои руки к афинянину.

Они глядели друг на друга, почти касаясь в темноте один другого, и грек узнал в этой женщине несчастную волчицу, которая накормила его в первую ночь его прибытия в Сагунт. Она, казалось, была еще более удивлена этой встречей, чем афинянин.

— Это ты, Актеон?.. Кажется сами боги ставят меня на твоем пути, не взирая на то, что ты меня презираешь… Ты бежишь из города, не так ли? Тебе надоела богачка Сонника: ты не хочешь погибнуть, как все эти купцы, с которыми непобедимый Ганнибал покончит ножом. Ты поступаешь хорошо. Беги, ступай.

И она посмотрела с тревогой на соседний костер, как бы боясь приближения солдат, которые грелись вокруг огня, смеясь и выпивая вместе с группой волчиц порта.

Куртизанка, понизив голос рассказала греку, почему она очутилась здесь. Она была любовницей Хериона, балеарского пращника, который за минуту до того оставил своих приятелей, убежав от нее, чтобы не заплатить ей; ища его, она столкнулась с Актеоном. Но пращник может вернуться; могут приблизиться его приятели, привлеченные голосами, тогда будет плохо… Что он думает делать?

— Я хочу добраться до побережья — и вдоль его буду идти до тех пор, пока не встречу какой-либо лодки, которая возьмется доставить меня в Эмпорион или же Дению. У меня есть деньги, чтобы заплатить. Затем я поищу корабль, который сможет отвезти меня далеко, очень далеко отсюда.

Куртизанка, дав руку греку, повела его полями.

— Идем, — проговорила она. — Я провожу тебя до морского берега. Со мной подумают, что ты кельтиберский солдат, который ищет места, где бы провести ночь. Я накормила тебя в первую ночь твоего прибытия и спасу тебя в последнюю.

Они приближались к морю. Прошли вблизи нескольких костров, приветствуемые шутками солдат и женщин. Несколько кордонов стражи пропустили их без сомнения.

Все ближе слышался шум волн на песке морского берега. Они шли среди камыша, погружая ноги в тепловатую и липкую грязь солончаков.

Бедная волчица остановилась.

— Актеон, если желаешь, я последую за тобой, как раба. Но ты не хочешь… я знаю… Я ничем не могу быть для тебя. Ты уходишь навсегда, но я рада этому, так как ты бежишь от Сонники. Прежде чем уйти… поцелуй меня, мой бог… Нет, не в глаза… В губы… так…