Шляпу можешь не снимать. Эссе о костюме и культуре - Линор Горалик

мужские элементы костюма (например, мужские рубашки), но на тех же условиях «женственности» цельного облика. Но восприятие женщины в цельном подлинно мужском (а не стилизованном под мужской) костюме нередко сопровождается почти теми же сложностями, какими сопровождается восприятие мужчины в дамской шелковой блузе. Применительно к эротическому костюму действует тот же механизм – но опять в утрированной, заостренной, уплощенной форме: «мужские» элементы допускаются только при гипертрофированном, а зачастую и вульгарном соблюдении женственности костюма в целом. Так, если речь идет о ролевых эротических костюмах, можно найти немало вариантов, где женщине предлагается маркированно-мужская роль: «пиратша», «строительница», «военная», – но сам костюм всегда и обязательно вызывающе подчеркивает область груди и ягодиц, большинство элементов прозрачны или выполнены из кружева, аксессуары сугубо женственны, цвета смещены в «женскую» гамму (с доминированием красного и розового), отделка избыточна. Такие костюмы – равно как и использование в женском эротическом костюме мужских рубашек, шляп, галстуков – транслируют одновременно два очень важных сообщения. Первое: возможно, «мужская» роль или «мужские» элементы костюма сообщат носительнице некоторые признаки «мужского» (в стереотипическом понимании) поведения, привлекательные для партнера: сексуальную агрессивность, смелость, некоторую грубоватость, проактивность, готовность к сексуальным экспериментам. Второе: речь идет только об игре, партнер не должен бояться подлинной смены гендерных ролей, он контролирует сексуальную ситуацию; какой бы грозной ни казалась «пиратша», наличие бантиков на ее треуголке и рюшечек на ее панталонах декларирует ее готовность сдаться первому, кто решится пойти на абордаж.

Кстати, мужская рубашка в качестве однозначного и очень распространенного женского эротического костюма заслуживает нескольких замечаний. В первую очередь на ее примере удобно видеть, насколько разным интерпретациям может подвергаться один и тот же эротический костюм и насколько разными методами может фетишизироваться один и тот же объект одежды. Три неоднократно предложенных мне базовых интерпретации: «Передо мной девочка-сорванец, но я ее приручу», «На ней моя рубашка, она моя, она полностью мне доверилась», «Передо мной самостоятельная, сильная женщина, но она готова мне отдаться», – не считая, конечно, индивидуальных интерпретаций, которыми каждый читатель может развлечь себя без нашей помощи, – вдобавок обнажают перед нами все тот же хрупкий баланс между гендерно допустимым и гендерно недопустимым в эротическом костюме: женщине позволено носить мужскую рубашку только для того, чтобы подчеркнуть свою женственность. Недавно вышедшая рекламная кампания духов Coco Mademoiselle от Chanel демонстрирует нам актрису Киру Найтли в белоснежной мужской рубашке на голое тело. Журнальные принты изображают ее стоящей на коленях, глядящей в камеру глазами потревоженного пятнадцатилетнего мальчика – и прикрывающей грудь мужским котелком. Видеоролик, транслируемый в рамках той же рекламной кампании, сообщает нам подробности: героиня возвращается домой через окно, босиком, в этой самой рубашке (на голое тело, разумеется); котелок летит в угол, рубашка падает на пол, героиня распахивает гардероб, чтобы преобразиться в роскошную диву (пурпурное вечернее платье, сверкающие подвески). Зрителю предоставляются две приятных возможности: пофантазировать о том, как Кира Найтли загорает на крыше в одной мужской рубашке, спасаясь от солнечного удара при помощи фетрового котелка, или пофантазировать о том, как именно Кира Найтли провела ночь, если домой она вернулась босиком, в одной рубашке и в котелке. При просмотре ролика создается отчетливое впечатление, что героиня выдавала себя за мальчика; однако зрителя спешат успокоить, заодно подчеркивая: такое поведение мы можем простить только женщине, способной за двадцать секунд преобразиться в королеву бала. Если бы она упорствовала в желании носить мужские рубашки и шляпы, мы бы ее не одобрили: так и до «мартинсов» недалеко.

Интересно, что не только мужские элементы туалета привносят в женский эротический костюм некоторый элемент «угрозы» (в силу бытующих гендерных стереотипов), требующий сглаживания. Сам факт переодевания женщины в эротический костюм вполне понятным образом нарушает эти самые стереотипы; не только явное осознание, но и откровенная демонстрация женщиной своего сексуального «я» может вызывать у некоторых наблюдателей дискомфорт, сообщая сцене такой элемент угрозы. Женщина оказывается в роли соблазнительницы, сексуального агрессора, провокатора – роли, традиционно приписываемой ей и так же традиционно порицаемой. Не исключено, что именно из‑за этого женский эротический костюм (и те разновидности мужского эротического костюма, которые призваны продемонстрировать некоторую женственность носителя) так часто сообщает зрителю смешанное ощущение невинности и опасности, – примерно как вид ребенка с пистолетом в руке. Когда модели Victoria’s Secret демонстрируют очень эротичную, выполненную в ярких цветах коллекцию нижнего белья Angels, они не только ведут себя на подиумах и снимках как откровенные сексуальные агрессорши, – они подчеркивают свою способность соблазнять, склонять к сексуальной активности, доминировать; однако название коллекции выбрано не случайно, и за спиной у моделей подрагивают белые ангельские крылья. Безусловно, здесь сознательно сконструирована провокационная игра, – но подразумевается, по-видимому, что в ее рамках «ангелы» Victoria’s Secret способны к мгновенному преображению: это вызывающее белье – всего лишь надетый в шутку костюм, «ангел» же – подлинная сущность его владелицы.

Тема ношения женщиной эротического костюма как проявления «нескромности» проглядывает и в ситуациях, когда мужчина (или женщина) однозначно предпочитает видеть партнершу в «обыкновенном», а не «сексуальном» белье. Эта тема – тема неприязни к эротическому костюму как таковому – может, по-видимому, объясняться самыми разными способами и иметь самые разные механизмы. Иногда, если опираться на свидетельства моих собеседников, дело в том, как построен индивидуальный фетиш – например, игра в «неожиданность», в «неподготовленность» партнерши, в спонтанность, внезапность сексуального контакта может быть испорчена, если окажется, что на партнерше надето что-нибудь «специально предусмотренное». Иногда причина – в желании видеть партнера или партнершу «аутентичной» («Сними это, оно какое-то ненастоящее, я тебя в этом не узнаю») и вообще исключить элемент искусственности из сексуальных отношений. Иногда речь идет о страхе перед «слишком ухоженной женщиной» или об отсутствии интереса к этой категории женщин («Это какая-то картина маслом, а не баба, я не могу это трахать»). Иногда мотивом служит осуждение эротической одежды как признака развращенности и распущенности («Мой бывший муж терпеть не мог все эти эротические штучки, говорил – „фу, какое блядство“»). Но, так или иначе, каждый из перечисленных мотивов (а возможно, и некоторые другие) декларирует один важный факт: эротический костюм, кажется, выполняет свою роль тогда и только тогда, когда соблюдается строжайший баланс между чувством безопасности и чувством угрозы, между сексуальной агрессией и контролем над происходящим, между возможностью вступить на запретную территорию – и способностью не переступать некоторую условную черту, одна мысль о приближении к которой вызывает у нас сильный дискомфорт. Иными словами – эротический костюм, по-видимому, полноценно выполняет свои функции только тогда, когда он безошибочно соотносится не только с нашими желаниями, но