Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

же появилась перспектива встречи на высшем уровне между двумя королями во Франции. Еще более обнадеживающим было то, что на последней аудиенции архиепископ Йоркский, Джон Кемп, говоря на латыни, сообщил французским послам, что его господин ради достижения мира готов отказаться от значительной части "своего наследства" во Франции. Затем было письмо королевы Маргариты Карлу VII (от 17 декабря), касающееся "освобождения" графства Мэн, и, наконец, письмо от 22 декабря, скрепленное тайной печатью и подписанное рукой Генриха VI, в котором он обещал своему "очень дорогому дяде из Франции", "добровольно и во имя мира", передать город и замок Ле-Ман и все, чем он владел в графстве Мэн, королю Рене, как герцогу Анжуйскому, поскольку это графство находился в феодальной зависимости от Анжу, и его брату Карлу к 30 апреля 1446 года. Уступка была значительной, однако, будучи королем Франции, Генрих VI предполагал, что Мэн останется под его суверенитетом.

Отказ Генриха VI от графства Мэн

Эта крупная уступка, довольно удивительная в свете английской дипломатической традиции, могла рассматриваться Карлом VII как официальное обязательство. Было ли это вызвано негативным (или, с точки зрения французов, благотворным) влиянием привлекательной английской королевы на своего мужа, или же стремлением последнего, проявить христианскую любовь и добрую волю? Разве, согласно этого письма,  послы Карла VII не говорили ему, что эта территориальная уступка будет "одним из лучших и наиболее подходящих средств для достижения мира"?

1445 год мог бы закончиться на высокой ноте (освобождением после двадцатитрехлетнего пребывания в плену в Англии Иоанна, графа Ангулемского, и помпезным приездом в Нанси Гастона IV, графа де Фуа), если бы не смерть Маргариты Шотландской, жены Дофина, произошедшей 16 августа в Шалоне. По этому поводу распространились всевозможные слухи, и было проведено дознание, которое выявило напряженность сохраняющуюся при французском дворе и еще раз продемонстрировало своеобразие характера будущего Людовика XI. С политической точки зрения, результатом стало то, что принц оказался вдовцом, без так ожидаемых наследников. По понятиям того времени, это было очень не хорошо для королевского дома Франции.

Первое, что бросается в глаза при рассмотрении четырехлетнего периода с возвращения из Лотарингии до начала отвоевания Нормандии в августе 1449 года, это не передвижения Карла VII и его двора с места на место, а скромность их путешествий в Турень, Орлеане и Берри, где они останавливались на несколько дней, недель или месяцев в резиденциях королевского домена или замках и домах, принадлежавших местным сеньорам. За это время король побывал в Шиноне, Меэн-сюр-Йевр, Туре, Бурже, Разилли, Майе (ныне Люин), Буа-Сюр-Аме, Ла-Рош-Сен-Кантен, Монбазоне и Шампиньи-сюр-Вед. Во всем этом не было ничего особо впечатляющего, как и ничего слишком недостойного великого короля. Самым примечательным местом, которое король посетил был Меэн-сюр-Йевр, прекрасное наследие Иоанна, герцога Беррийского. "Эксцентричными" можно назвать только две поездки: в Лаварден в марте 1448 года, чтобы приблизиться к Ле-Ману, когда шли разговоры о его осаде, и Монтаржи в октябре и ноябре 1448 года. Очевидно, что Карл VII с его склонностью к агорафобии, сопровождавшейся глубоким и вполне оправданным недоверием ко вся и всем, любил жить в сельской местности и предаваться безгрешным удовольствиям (охоте) или греховным (сексу) в относительной свободе, что не мешало ему принимать участие в придворных развлечениях — поединках и балах, центром которых, например, неоднократно становился замок Разилли. Чтобы обеспечить его надежную защиту, короля везде и всегда сопровождала шотландская гвардия. Возможно, такой размеренный образ жизни повлиял на его политику, поскольку он стремился никуда не торопиться и просто получать удовольствие. На этом этапе его царствования скоропалительные решения и бессистемные действия были уже не уместны. Приоритет отдавался коллективным обсуждениям дел в Совете, что не означало, что мнения одних людей не имели большего веса, чем других, например, мнение Пьера де Брезе, военачальника и дипломата, чья политическая карьера в 1450 году достигла своего пика. В своей эпитафии написанной в 1465 году Шатлен описывает графа де Молеврие (таков был его главный титул) следующим образом: "Храбрый, добрый и доблестный рыцарь, / Разумный и славный оратор"[448]. С точки зрения людей того времени, мужество, мудрость и красноречие являлись тремя главными качествами государственного деятеля.

Прекрасная Агнесса

Здесь возникает проблема, которая так волновала историков XIX века, о роли "красавицы Агнессы": оказала ли она реальное и положительное влияние на своего любовника, побудив его к действию, или он пробудился от своего бездействия еще до того, как было засвидетельствовано ее присутствие в его постели? Была ли она украшением его двора (как маркиза де Помпадур во времена Людовика XV) или же она создала дурную славу "христианнейшему королю"? В одном документе 1445 года Агнессе было дано прозвище Helyos (Солнце), но подразумевает ли это, что она дала Карлу VII несколько лет тепла и света?[449] Историк должен противостоять укоренившемуся мнению, что присутствие свободной женщины, сочетающей в себе обаяние с остроумием и молодостью, осуждаемой женоненавистниками и фанатиками, может быть полезным только для зрелого, лишенного энергии и даже временами подавленного мужчины. Письменные и другие источники, касающиеся Агнессы, довольно скудны: несколько писем, фрагменты счетов, обрывки административных документов, краткие рассказы хронистов, анекдоты, достоверность которых вызывает сильные сомнения, а также по крайней мере один рисунок художника Жана Фуке (и, возможно, картина[450]), что само по себе является подлинным свидетельством ее недоброй славы. Глядя на этот рисунок, мы можем сказать, что критерии женской красоты за время прошедшее с XV века существенно изменились, хотя это дело вкуса. Но несомненно то, что в свое время она слыла очень красивой женщиной и даже самой красивой в королевстве, если не в мире. Два видевших ее хрониста, один относившийся к ней довольно благосклонно (Оливье де Ла Марш), а другой откровенно враждебно (Жорж Шатлен), говорят об этом в один голос. В любом случае, факт остается фактом: Карл VII был глубоко влюблен в Агнессу, "очарован" и даже "обескуражен" ей. У него от Агнессы было четыре дочери, из которых три переживших младенческий возраст были выданы замуж за аристократов[451]. Возможно, потому что король хотел, чтобы она принадлежала только ему (но удалось ли это ему?), она осталась незамужней, тогда как обычно любовницы принцев выходили замуж, хотя бы для приличия. Агнесса (Аньес) подписывала свои письма, без каких-либо титулов. Вероятно, она родилась в 1422 году в семье пикардийских дворян Соре (отсюда женский вариант фамилии Сорель) и именно поэтому ее называли демуазель. В 1444 году она была принята ко двору Изабеллы Лотарингской, первой жены короля Рене. Когда Изабелла прибыла ко двору Карла VII, вполне вероятно, что Агнесса королю сразу понравилась и он представил ее ко двору королевы, Марии Анжуйской, которая не смогла отказать мужу. В принципе, похоже, что Агнесса так и оставалась придворной дамой королевы, хотя по факту ей не служила. Оливье де Ла Марш вводит ее в свое повествование в 1445 году, во время переговоров в Шалоне между Карлом VII и Изабеллой Португальской. По словам хрониста, Изабелла тогда посочувствовала Марии Анжуйской как обделенной вниманием мужа женщине.

Постепенно Агнесса стала получать от короля в дар земельные владения и