Итальянские маршруты Андрея Тарковского - Лев Александрович Наумов

сказать об одном монахе. Его звали Панталеоне, и именно этот человек создал в кафедральном соборе крупнейший в Европе мозаичный пол (см. фото 48), который показывали Тарковскому и Гуэрре.

Сам собор, посвящённый Благовещению, был возведён в 1088 году. Панталеоне трудился над мозаикой три года — с 1163-го по 1165-й. Это времена правления короля Сицилии Вильгельма I Злого — фигуры весьма одиозной, удержаться от рассказа о которой автору этих строк, поверьте, было нелегко.

Согласно устоявшейся трактовке, древо на полу изображает человеческий путь от греха к спасению через ветхозаветные и апокрифические сюжеты, средневековые бестиарии, а также основные античные, романские, византийские и даже бретонские легенды, описанные в романах и эпосах. Приведённая интерпретация вовсе не призвана указать на ещё одну неточность в фильме. Напротив, если сопоставить её с версией экскурсовода, нетрудно увидеть, сколь цельную картину они образуют вместе. Остаётся лишь восхититься эрудицией и талантом монаха Панталеоне, а также благодарить небеса, что это чудо сохранилось до наших дней. Впрочем, говоря о чудесах, нельзя не вспомнить расположенную в городе церковь святого Петра, украшенную фресками византийского периода, то есть IX века.

Возвращаясь ко взаимоотношениям с Турцией, в 1537 году Отранто в очередной раз был разграблен. Тогда нападением руководил Хайреддин Барбаросса, а отстаивать твердыню помогали венецианцы и войска Анжуйского дома. Больше турки сюда не совались, но два века постоянного риска и страха полного уничтожения наложили отпечаток. Люди были так напуганы, что прежняя активная жизнь сюда уже не вернулась. Из важнейшего порта Отранто превратился в провинциальный городок.

В 1804 году в него вошла наполеоновская армия, но никто и не оказал сопротивления. Император, имевший слабость к подобным жестам, разместил гарнизон непосредственно в замке Отранто. Цитадель привлекала Наполеона не только в качестве объекта военного престижа. Такой заядлый книгочей, как Бонапарт, испытывал к ней и литературные чувства.

Трудно поверить, что Тарковский, проходя по местным улочкам, не вспомнил о культовой повести Хораса Уолпола «Замок Отранто». Эта книга, которая во времена Бонапарта была известна на всю Европу, сыграла значительную роль в истории литературы. Сам Уолпол считал, что этим произведением предпринял смелую попытку в XVIII веке актуализировать средневековый роман, придав ему более компактную форму и сделав насыщенный сюжет. Впервые текст вышел в свет под псевдонимом. Точнее, это была целая литературная мистификация: сначала книга выдавала себя за перевод итальянского сочинения, первое издание которого, якобы, появилось в Неаполе в 1529 году. Такая сугубо постмодернистская игра случилась в XVI веке. Однако своё место в истории словесности «Замок Отранто» застолбил потому, что стал основоположником готической литературы. Потом эти идеи подхватит и поднимет на новый эстетический уровень Эдгар По.

Тарковский знал Уолпола почти наверняка, принимая во внимание увлечённость режиссёра Шекспиром. Взаимосвязь и идеологическая близость этих английских писателей стала темой множества работ. Скорее всего, Андрей даже читал повесть. Трудно представить себе советского интеллигента, который не следил бы и не старался собрать книги серии «Литературные памятники» издательства «Наука». А это произведение было издано[185] в ней ещё в 1967 году.

В заключение отметим, что Отранто (как и Локоротондо) входит в так называемый «клуб красивейших городков Италии», а также в реестр всемирного наследия UNESCO. Иногда может сложиться впечатление, будто Гуэрра в принципе составлял маршрут на основании этих документов.

Как мы уже отмечали, вероятнее всего, купалась съёмочная группа тоже тут. Выход к морю есть практически от самой крепостной стены. И очень жаль, что в силу нехватки времени Тарковскому не показали, какой фантастический вид на город открывается солнечным вечером с яхты. Здесь воочию можно увидеть тот же прозрачный свет, умение передать который принесло славу Джованни Антонио Каналю, более известному как Каналетто, а также Микеле Маринески — выдающимся венецианским живописцам XVIII века, никогда не бывавшим в этих местах. Тем не менее стоя перед их полотнами, кажется, будто они подарили Венеции этот самый южный солнечный свет, который не появляется на севере Италии. Так на старых холстах возник самый восхитительный город на Земле.

В этот же день, 22 июля, Андрей внёс в дневник несколько увиденных эпизодов, услышанных историй и мыслей, пришедших ему в пути. Будучи окруженным эталонной красотой, о чём же думает режиссёр? «Юноша на дороге. Автостоп. Поднимает руку. Никто не останавливается. Грустный, светловолосый. Вспомнил о Тяпе. Он тоже вырастет, станет взрослее, почувствует себя одиноким». Эта экзистенциальная трагедия мальчика, стоящего на пыльной обочине, пересиливает впечатления от мозаичного пола, впитавшего в себя историю культуры. Как изображённое древо, описывающее путь от греха к спасению, облегчит долю несчастного ребёнка? Чем оно может его заинтересовать? Есть ли мальчику дело до того, что по тем же местам ходили Наполеон, Мехмед II и Рыжая борода?

Далее в дневнике написано: «(Красн[ая] пустыня…)». Как отмечалось выше, Тарковский неоднократно называл Антониони в числе наиболее значительных[186] режиссёров, а потому появление этой записи трактовать не так легко.

«Красная пустыня» — очень важная картина, которая не зря считается парадоксальным пятым цветным «колесом» в фундаментальной чёрно-белой «трилогии отчуждения». Это колесо вовсе не лишнее, а, напротив, оно «везёт» всю последовательность: «Крик» — «Приключение» — «Ночь» — «Затмение» и себя, доводя развитие принципов, положенных в основу череды фильмов, до апогея и логического завершения. Это достигается как за счёт яркой кинематографической выразительности (появление цвета будто, наконец, дало возможность добавить второе слово — колористический эпитет — в название), так и за счёт сюжета. Историю женщины, оказавшейся в силу тяжёлой травмы, а также житейских обстоятельств, в пылком и чувственном, но пустынном пространстве, которое она замыкает на сына — ничуть не более милосердного, чем другие мужчины, Гуэрра и Антониони придумали вместе. Вероятнее всего, разговор об этой картине состоялся между русским режиссёром и итальянским сценаристом как раз в тот день.

Тарковский, безусловно, давно видел этот фильм, вышедший пятнадцать лет назад, и почти сразу невзлюбил. В его письмах и записях название стало нарицательным. Так «красной пустыней» он охарактеризовал[187], например, программу VI Московского кинофестиваля. Действительно, лента всколыхнула огромную волну подражания. Вероятно 22 июля Тонино и Андрей много спорили. Сценарист настаивал на достоинствах работы, и в разговоре речь зашла о том, что в «Красной пустыне» озвучен лаконичный и фундаментальный принцип этического золотого сечения XX века: «1+1=1». Сын главной героини, играя в детской химической лаборатории, формулирует его точно так же, как потом неоднократно будет повторять Тарковский: «Сколько будет один полюс один?» И капнув дважды в одно место, мальчик демонстрирует: капель не две, а одна.

В отличие от архитектурного золотого сечения, изложенный