Тропинкой человека - Евгений Щукин

Кстати, о птичках! Пока я разбирался с телохранителями, делец успел очухаться и уже полез рукой под пиджак. Мне стало интересно, зачем он это делает. Решил подождать.

Он думал, что выхватывает оружие молниеносно, но когда пистолет выглянул из-под полы, я запросто вынул оружие из слишком медлительной для меня руки. Дернувшись, пальцы мафиози сомкнулись, хватая воздух.

Вздернув наркоторговца одной рукой, я швырнул его на диван. Подошел вплотную. Склонился, взглянул в глаза, начиная ритуал подчинения собственной воле. Дальнейшее описывалось не один раз и интереса для знатоков не представляет.

Делец подчинился настолько быстро, что я даже почувствовал некоторое разочаровние. Не из сильных мира сего человечек, ох, не из сильных. Заглянув в его память, нашел лишнее тому подтверждение. Не то что из средних, а как бы и не из низших представителей одной мафиозной группировки. Сбыт мелких партий наркотиков на реализацию; сбор и передача наверх заработанных денег. Однако комиссионные позволили ему купить квартиру в центре города… Я «всмотрелся» попристальней. Ах, простите, не купить, а всего лишь снять. Ну, а охрану-то… Кхм, охрана тоже не его: парни подчинялись вышестоящему начальству и играли скорее надзирающую роль.

— Передашь хозяину, — начал я, не слишком беспокоясь, кто там этот хозяин, — передашь хозяину: это теперь наша территория. Захочет воевать — умрет. Мы оставляем ему все связи, все источники дохода — исключительно из уважения к его первенству. Но за пребывание на нашей территории придется платить — немного. Нам тоже не нужна война, но если откажется платить — мы договоримся с приемником. Все запомнил?

Голова сидящего передо мной болванчика согласно дернулась вперед-вниз, вернулась в прежнее положение.

— Он будет платить мало, очень мало — нам нужны хорошие отношения. Сегодня я заберу только твою… — я еще раз заглянул в память дельца, — дневную выручку. Если мы с твоим хозяином достигнем взаимопонимания, потом этой суммой можно будет ограничиться.

Повинуясь мысленному приказу, мафиози поднялся, шагнул к журнальному столику. Подобрал лежавший там пакет с деньгами, передал мне.

Не чемодан с баксами, как показывают в фильмах. Я заглянул внутрь. И деньги — наши. Достаточно мелкие, но — в большом количестве. Подумав, я вытряс содержимое пакета на журнальный столик и принялся рассовывать купюры по карманам. Совесть меня не мучила.

Экспроприировать экспроприированное, — как сказал бы товарищ Ленин, — забрать присвоенное (понимай украденное). Конечно, отбирать собственность даже у бандитов — тоже грех, но, во-первых, деньги эти взращены на страданиях; во-вторых, я пущу их на благое дело, чтобы эти самые страдания не преумножились. Так что совесть молчала, и я был абсолютно согласен, что она поступает правильно.

Еще оставался открытым вопрос о грядущих страданиях дельца рядом, но тут — по делам вашим да воздастся!

Закончив сборы, я подошел к окну. Обернулся:

— Скажешь хозяину, я вернусь через неделю. Если захочет поговорить — а я не сомневаюсь, что захочет, — пусть меня встречает.

Встав на подоконник, я задумчиво глянув вниз и сделал шаг в пустоту. На уровне второго этаже остановил падение, быстро облетел здание, спрятавшись за угол. Только здесь я набрал высоту. Пусть наш уголовник ошарашено гадает, куда я делся. Больше туману — больше уважения. Да и способность летать может однажды стать моим козырем.

Итак, наш суперхомяк в очередной раз совершил добрый поступок: наказал злодеев и готовится уберечь близких от грозящей опасности! Только не выйдет ли, как раньше: деньги у наркоторговца отобрал, а его на счетчик посадили? Впрочем, я же предложил встретиться через неделю. Да и способ появления выбрал не самый привычный. Нет, крайним остаться должен именно я, а такой исход меня не волновал совершенно: как-нибудь справлюсь. После Старейших уголовники пугали слабо. В крайнем случае помашу бандитам ручкой. Единственное, о чем стоит беспокоится, как бы меня случайно не узнали. Тогда опасность может грозить и домашним. Стало быть, нужно будет все время зондировать чужие мысли. Но это только через неделю. Пока же — домой, домой, домой!

Хорошо, что деньги переложил в карманы: пакет здесь бы только мешал. Не говоря уже о бреющем полете над домами: если меня увидит в свой телескоп какой-нибудь любитель астрономии — это еще ничего: сочтет за ошибку восприятия, спишет на усталые глаза. Но вот если я предстану с современным пакетом в руке — тут впору перечитывать все виды эзотерической литературы, не говоря уже о возведении Булгакова в ранг пророка.

Не надо делать такое лицо, я о людях беспокоюсь!

Каждое разумное существо должно заботиться об окружающей среде в широком смысле: не только о растениях и чистоте воды, но и помнить о тех, с кем нас сводит судьба; о том, что происходит с людьми после наших встреч; о том, как слово отзовется.

— Спускайся вниз!

Ась? Я дернулся и, застыв в воздухе напряженно прислушался. Показалось или нет? Новый порыв ментального ветра принес еще одно сообщение:

— Иннокентий, спускайся вниз!

Хм, Иннокентий значит. Любопытно. Тот, кто способен опознать в летящей тени Кешу Скиба, должен бы сам уметь летать. Спрашивается, чего я внизу позабыл?

— Иннокентий, спускайся. Нужно поговорить.

— И что нам мешает поговорить на расстоянии? — отозвался я.

— Если мы будем сотрясать пространство мыслями такой силы, соберутся все вампиры в округе.

Ты смотри: вампиры ему не нравятся! Странно: одна Карини чего стоит: такая ласковая, пушистая…

— Кто ты такой? — послал я мысль в скопившую внизу мешанину дворов.

— Мы — охотники.

По коже немедленно пополз мороз. «Охотники? Скорей, скорей убраться отсюда!»

— Мы хотим поговорить о Дроботецком, — донеслось с земли.

— Сергей Викторович мертв! — огрызнулся я, начиная разгон. — Придумайте что-нибудь получше!

— Он жив. Во всяком случае, пока. Ему можно помочь.

Растерянный, я тут же затормозил:

— Он умер. Фаргел сказал об этом Старейшим.

— Слова Фаргела не имеют значения: мы точно знаем, что Дроботецкий жив. Его можно освободить. Спускайся — и мы поговорим!

— Нет, — после секундного колебания заявил я. — Предпочту остаться здесь: вампирам я верю больше — вы уж извините.

— Подними правую руку, — донеслось снизу.

— Чего?

— Подними правую руку. Вытяни ее перед собой. Или ты боишься сделать даже это?

Страшно подумать, сколько народу стало жертвой банального упрека в трусости. Но опять же, что со мной может случиться? Я поднял руку так, как просили.