«Только между женщинами». Философия сообщества в русском и советском сознании, 1860–1940 - Энн Икин Мосс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
55
Эндрю обращает особое внимание на рассказы «Идеал» (1837) и «Медальон» (1839) (Andrew J. Narrative and Desire in Russian Literature, 1822–49. P. 105).
56
Джозеф Франк усматривает в этом фрагменте попытку Достоевского «оживить» форму «романтической автобиографии художника, столь полюбившуюся романистам в 1830‐х годах», примером которой являлась история «венецианской певицы Консуэло в одноименном романе Жорж Санд» (Frank J. Dostoevsky: The Seeds of Revolt. 1821−1849. Princeton, 1976. Р. 350).
57
Хотя, как отмечает Джозеф Франк (Frank J. Dostoevsky: The Seeds of Revolt. 1821−1849. Р. 359–360), в обращении Кати с бескорыстной Неточкой и проглядываются элементы садизма — как зародыш характера будущих отношений между персонажами более поздних романов Достоевского, — этот конфликт разрешается на довольно ранней стадии сюжета, даже если рассматривать сохранившийся фрагмент в целом.
58
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1972. Т. 2. С. 225.
59
Там же. С. 223.
60
Frank J. Dostoevsky: The Seeds of Revolt. 1821−1849. Princeton, 1976. P. 350.
61
Шэрон Маркус показывает, что описание физических выражений женской дружбы «в эпоху, когда никто не усматривал соперничества между влечениями, которые мы сейчас называем гетеросексуальным и гомосексуальным», было викторианской условностью, проистекавшей из привычки к разнообразию несексуальных мотивов и функций (Marcus Sh. Between Women: Friendship, Desire, and Marriage in Victorian England. Prinston, 2007. P. 57–59). Можно сказать, что Достоевский, помимо того что перенимает эту викторианскую условность, еще и испытывает пределы возможного. Например, разрушительная и манипулятивная страсть, вспыхнувшая между Настасьей Филипповной и Аглаей в «Идиоте», хотя в ней можно усмотреть попытку Достоевского заново проиграть сценарий Неточкиных дружб, напротив, указывает на связь женской дружбы с сексуальным влечением, хотя и я соглашаюсь с мнением Маркус, отмечавшей, что читатели, привыкшие к условностям тогдашней эпохи, не увидели бы в их отношениях ничего гомосексуального и даже не придали бы никакого значения понятию «женская дружба».
62
Такой целью задается, например, Эйлин Келли в работе Views from the Other Shore, где поборниками «другой» русской идеи (то есть автономии и индивидуальной ответственности) выступают Александр Герцен, Антон Чехов и Михаил Бахтин. Исторические и философские основания русского неоидеализма на заре ХХ века подробно изложены в сборнике очерков Problems of Idealism / Trans. and ed. R. Poole. New Haven, 2003: в предисловии, написанном Кэрил Эмерсон (Emerson С. Ibid. P. vii−xviii), и в написанном Пулом введении (Editor’s Introduction: Philosophy and Politics in the Russian Liberation Movement. Ibid. P. 1–78). Убедительную переоценку истории русской философии можно найти в: Hamburg G. M., Poole R. Introduction: The Humanist Tradition in Russian Philosophy // A History of Russian Philosophy, 1830–1930: Faith, Reason, and the Defense of Human Dignity / Ed. G. M. Hamburg and Randall Poole. Cambridge, 2010. P. 1–23.
63
Мне бы хотелось поблагодарить организаторов — Хелен Стер-Роммерейм, Мари Джаррис и Кьяру Бенеттоло — и участников семинара «Это ли не начало перемен? Чернышевский, его время и его наследие» в Принстонском университете, проходившего 12–13 апреля 2019 года, за возможность обсудить содержание этой главы и получить бесценную обратную связь. Идею слияния материализма и идеализма в философии Чернышевского я почерпнула в работах: Паперно И. Семиотика поведения: Николай Чернышевский — человек эпохи реализма. М., 1996; Clowes E. W. Fiction’s Overcoat: Russian Literary Culture and the Question of Philosophy. Ithaca, 2004. P. 77–83; и Drozd A. Chernyshevskii’s «What Is to Be Done?»: A Reevaluation. P. 96–101.
64
Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. М., 1950. Т. 7. С. 285. О том, как Чернышевский приспособил и подогнал Фейербаха к русской мысли, см.: Кантор В. К. «Срубленное древо жизни»: Судьба Николая Чернышевского. М., 2016. С. 173.
65
Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 7. С. 283–284.
66
Там же. С. 295.
67
Кантор В. К. Голгофник versus Варавва: К полемике Чернышевского и Герцена о России и Европе // Кантор В. К. Русская классика, или Бытие России. Москва, 2014. С. 221–264. «Чернышевский против революционаризма Герцена» — так называет Кантор один из разделов своей работы (Там же. С. 235).
68
Кантор В. К. Голгофник versus Варавва: К полемике Чернышевского и Герцена о России и Европе. С. 240–242.
69
Drozd A. Chernyshevskii’s «What Is to Be Done?»: A Reevaluation. Evanston, 2001. P. 102–103. Хотя я соглашаюсь с утверждением Дрозда, что подход Чернышевского к утилитаризму в романе — скорее «описание, а не предписание», мне все же кажется, что представления, лежащие в основе его описания мотивов и судеб персонажей, указывают на большую симпатию к Бентаму и Миллю.
70
Подробное изложение ученых споров вокруг того любопытного факта, что правительство вообще разрешило публикацию этого текста, см. в: Drozd A. Chernyshevskii’s «What Is to Be Done?»: A Reevaluation. P. 5–9.
71
Паперно И. Семиотика поведения.
72
О том, чем Чернышевский обязан здесь Жорж Санд, см.: Klenin E. On the Ideological Sources of Chto delat’: Sand, Druzhinin, Leroux // Zeitschrift fur Slavische Philologie. 1991. Vol. 51. № 2. P. 367–405; и Paperno I. Chernyshevsky and the Age of Realism: A Study in the Semiotics of Behavior. P. 136 et pass.
73
Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 7. С. 285.
74
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л., 1973. Т. 5. С. 112.
75
Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 7. С. 295.
76
Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 5. С. 113; Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: В 15 т. Т. 7. С. 290.
77
Это ревизионистское толкование сформулировано в: Frank J. Dostoevsky: The Stir of Liberation, 1860–1865. Princeton, 1986. P. 310–347; и Jackson R. L. The Art of Dostoevsky. Princeton, 1981. P. 159–171.
