Три женщины одного мужчины - Татьяна Булатова

– Когда ты приедешь? – грустно спросил Жамкачян и достал из кармана белого халата еще одну коробочку. – На память, – шмыгнул носом главврач.

Марта Петровна приоткрыла бархатный ларчик, довольно улыбнулась и ласково пропела:

– А ты хочешь, котенок, чтобы я приехала?

– Хочу, – подтвердил искренность своих намерений местами облысевший котенок.

– А ты на мне женишься? – Марта покрутила пуговицу на халате Жамкачяна.

– Нет, – честно признался главврач. – Но не брошу.

– Я подумаю, – пообещала ему родственница ереванских родственников и нежно поцеловала котенка за ухом.

– Разводись, – проникновенно попросил Жамкачян. – Ни в чем нуждаться не будешь.

«Я и так не буду!» – с нежностью подумала Марта о ереванских родственниках, но вслух ничего не сказала.

В Чехословакию она возвращалась в приподнятом настроении и в гордом одиночестве. Чадолюбивые родители Завена предложили оставить у себя Лейлу с Маратом, потому что «дети должны расти в любви, а не на полигоне».

После встречи с главврачом санатория МВД Жамкачяном Марта о воссоединении с Завеном больше всерьез не помышляла, но из-за непонятно откуда взявшейся стратегической жилки не собиралась отказываться от преимуществ жизни за границей, гарантированной ей еще на целых три года.

– Давай разведемся, – виновато попросил лейтенант Мамиконян загорелую красавицу, нисколько не напоминавшую раздавленную горем обманутую жену.

– Давай, – молниеносно согласилась Марта и достала из косметички чудо-прибор для завивки ресниц.

– Когда? – уточнил Завен.

– Через три года, – ответила неунывающая Мартуся и сжала щипцы для завивки ресниц с такой силой, что левый глаз выкатился наружу.

– Но почему? – Лейтенант Мамиконян еще на что-то надеялся.

– Зайчик. – Марта убрала щипцы, глаз встал на место. – Кто из нас пострадавший?

– Я, – с акцентом пророкотал Завен.

– Нет, моя… Не ты…

– А кто? – глупо поинтересовался влюбчивый лейтенант.

– Я, твои дети и… – Марта презрительно посмотрела на бестолкового мужа, – и твоя мама. Поэтому, Завенчик, если ты хочешь спокойно жить со своей… – она немного подумала, – этой… (имя словоохотливой приятельницы никак не выговаривалось), будь любезен слушать, что говорят…

– Я мужчина, – покраснел Завен, не привыкший к тому, чтобы ему указывала женщина.

– Вот и отлично. Ровно через три года, когда придет замена, мы с тобой доедем до Чопа и сразу же разведемся. Можешь поверить. Только постарайся сделать так, чтобы до этого времени я не испытывала от соседства с тобой никаких проблем.

– Постараюсь, – торжественно пообещал Завен и, прижав руки к груди, подумал, как же все-таки Марта напоминает армянских женщин: мудрая, благородная, почти как мама. «Даже лучше! – догадался Мамиконян, а потом напугался собственной смелости и исправился: – Не намного».

За три года, проведенных в положении соломенной вдовы, Марта поняла многое. Во-первых, не так страшен черт, как его малюют. Во-вторых, ласковая теля двух, а то и трех маток сосет. И в‑третьих, терпенье и труд все перетрут.

Прописные истины, подтвержденные жизнью, воодушевили Марту Петровну Мамиконян на новый ратный подвиг. И в Верейск она вернулась завидной невестой, правда, с двумя детьми – и с ощущением, что дальше все пойдет как по маслу и ей ли, в ее-то двадцать три с небольшим, бояться одиночества!

Гордо и весело шагала Марта Петровна Саушкина по жизни, меняя мужей, подруг и профессии. Под чутким патронажем бабок «Верейск – Ереван» дети выросли. Определились. И разъехались в разные стороны: Марат – в Армению, Лейла – в Москву.

– Приезжай, мамочка, – звала Марту дочь. – Поживи у нас с Левоном, пообщайся с девочками, а потом вместе рванем в Черногорию.

– Приеду, – обещала Марта Петровна, но с места не двигалась: все поджидала свою запаздывавшую по всем подсчетам любовь.

– А ко мне? – кричал в трубку вымахавший под два метра Маратик, поклявшийся ереванской бабке помнить о том, что он мужчина.

– И к тебе приеду, – хитрила Марта и переводила разговор на другое.

– Когда? – в два голоса кричали брат с сестрой из разных мест.

– Скоро, – уверяла Марта и мысленно благодарила Завена: «Хорошие дети!»

– Мне кажется, – звонила в Ереван Лейла, – она от нас что-то скрывает.

– Не может быть! – пугался как маленький Марат и требовал, чтобы сестра поговорила с матерью. – Знаешь, как это вы можете, по душам, по-женски…

У Марты от дочери секретов не было. Она подробно рассказывала обо всех событиях своей жизни, но Лейла чувствовала: что-то не так. Голос матери, обычно жизнерадостный, звучал без привычного воодушевления.

– Надоело работать, – заявила Марта и замолчала.

– Тебе же нравилось… – растерялась Лейла.

– Тамадой? – экзальтированно поинтересовалась Марта Петровна, как будто профессия тамады – это моветон.

– А что в этом дурного? – осторожно полюбопытствовала Лейла.

– Ничего. Просто надоело быть клоуном.

– Аниматором, – поправила дочь.

– Я знаю, как это называется. – В голосе Марты послышалось раздражение.

– Мам… – Лейла была предельно тактична. – Еще вчера ты с удовольствием говорила о том, что тебе нравится организовывать свадьбы, приносить людям радость…

– Придумывать идиотские конкурсы типа «Перекати яйцо из одной штанины в другую», ходить с подносом и выбивать деньги… – продолжила Марта Петровна.

– Об этом ты никогда не говорила, – напомнила матери Лейла.

– Можно подумать, ты никогда не была на свадьбах!

– Была, – пожала плечами Лейла и вспомнила свою: ничего подобного там не было.

– Не сравнивай, пожалуйста, армянские свадьбы с нашими! Это даже нескромно! – неожиданно упрекнула дочь Марта и произнесла совсем уж невообразимое: – Знаешь, я не готова дальше обсуждать эту тему. Мне слишком больно.

Как воспринимать слово «больно» – в прямом или переносном смысле, – Лейла не поняла. И чтобы все-таки выяснить этот вопрос, набрала номер матери еще раз. Марта Петровна схватила трубку.

– Ну что?! Что еще?

Лейла отодвинула трубку от уха.

– Лейла! – прокричала Марта. – Ты меня слышишь?

– Мама, – Лейла явно была напугана материнской реакцией, – ты можешь сказать мне правду?

– Могу. – Марта Петровна заплакала. – Но будь готова, что она будет жестокой и страшной.

– Ты больна? – Голос дочери дрогнул.

– Нет. – Марта не стала злоупотреблять ее долготерпением. – Я здорова, слава богу. А ты? – включилась наконец-то материнская сущность.