Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

этим разговором, стоит напомнить Лазареву, кто есть кто, твердо дать понять, что в дальнейшем компания Аронова не просто обременительна, но и вредна делу.

Услышав тихий стук в дверь, Петр Максимович отбросил мысли об Аронове и встрепенулся, снимая ноги со стола. Он вспомнил, что неосторожно оставил в замке ключи с внешней стороны. Не вставая с дивана, он крикнул, что дверь открыта, и тихо застонал, решив, что не иначе как явился Сухой и теперь станет донимать его в номере.

* * *

С дивана Грищенко слышал, как кто-то закрыл за собой дверь и потоптался в прихожей. Петр Максимович громко объявил, что он в большой комнате. На его голос из прихожей появился бывший торгпред Суворов. Обрадовавшись, что пришел не Сухой, Грищенко поднялся навстречу, с чувством пожал руку гостя и усадил его в кресло.

Суворов, поджав ноги, принял неудобную позу и поставил рядом спортивную сумку с торчащей из нее теннисной ракеткой. Теперь Петр Максимович испытывал угрызения совести, что за утренней суматохой совсем забыл о назначенной партии в теннис с Суворовым.

— Я спустился вниз, ждал-ждал, никого.

Суворов форсил в новом многоцветном спортивном костюме, почему-то не молодящем, а наоборот подчеркивающем его зрелые годы. «Вот же вырядился, как петух, — думал Грищенко, разглядывая детали костюма. — Небось, сыну купил, а тому не понравилось, слишком ярко, вот теперь сам носит».

— Подумал уж, может, вы заболели. Не похоже, чтобы Петр Максимович теннис пропустил.

Грищенко объяснил, что вынужден сидеть у телефона в ожидании важного звонка и отойти даже на минуту не может, очень сожалеет, что подвел Суворова и приносит извинения. Стараясь выглядеть любезным, он предложил Суворову кофе, втайне надеясь, что тот откажется и уйдет. Но Суворов с видимым удовольствием согласился выпить чашечку, и Грищенко отправился на кухню. «С женой, что ли, Суворов поссорился? — думал он. К себе в номер не спешит. Пошел бы тогда о стенку постучал мячиком, раз уж играть ему не с кем».

Петр Максимович вернулся в гостиную и поставил перед бывшим торгпредом чашечку жидковатого кофе без сахара.

Поблагодарив за любезность, Суворов сделал глоток и сказал, что кофе очень хорош. «Вот торгпред, привык всю жизнь врать за границей, — с раздражением думал Грищенко. — Никак не отучится». Вести телефонный разговор с Лазаревым в присутствии Суворова не хотелось.

— А я вот планировал сегодня ракетку обновить, — Суворов потянул из сумки ручку теннисной ракетки. — Полюбуйтесь, графитовая, не догадаетесь, чье производство, — он подал ракетку Грищенко.

— Да, хорошая штука.

Петр Максимович взял ракетку так, словно это была гитара. Обхватил левой кистью рукоятку, а пальцами правой потеребил туго натянутые струны.

— А не слишком легковата? — спросил он шутливо. — Надумаешь продавать, имей меня в виду.

Ему вовсе не хотелось покупать ракетку, но Суворов, видно, дорожил вещицей, и Петр Максимович выразил заинтересованность из вежливости.

— Дорогая? — спросил Грищенко, перекладывая ракетку из руки в руку.

«Эти торгпреды и дипломаты, всю жизнь копившие по заграницам свои центы и доллары, основным достоинством любой вещи считают ее дешевизну», — Грищенко, чтобы доставить удовольствие Суворову, погладил ракетку ладонью и даже почмокал губами.

— Приятно в руках подержать.

Он сделал замах и чуть не задел ракеткой стену. Он ценил в Суворове достойного партнера и сейчас, чтобы загладить вину за сорванную партию, готов был наговорить кучу приятных вещей.

— Так сколько ты за нее отдал?

— Жена подарила, говорит, купила почти даром. Отечественная ракетка, лицензионная.

В свое время, когда, повинуясь моде, ракетки взяли в руки политики, дипломаты и бизнесмены, глядя на начальство, открыл для себя теннис и Суворов. Принимаясь за любое дело тщательно, с усердием, за короткое время он добился успехов, поразительных в его возрасте. Грищенко, увлекшийся теннисом значительно раньше — не под влиянием модных веяний, а из желания поддерживать себя в спортивной форме, привести в порядок сердце, — быстро вошел во вкус игры и всегда переживал, если от партии приходилось отказываться, как сегодня.

— Возьми, — Петр Максимович протянул ракетку ручкой к Суворову. — В следующий раз обновим.

— Да, следующий раз станет последним, — Суворов помрачнел лицом. — Съезжаем отсюда. До конца месяца заплачено, а потом съезжаем. Жена думает, ну и я тоже, что семьдесят долларов в сутки нам не по карману. Жена говорит, за такие деньги лучше в Грецию ездить отдыхать. Ну, и дешевле там, в Греции.

— Ясно, только каждые выходные в Грецию не наездишься, — Грищенко был поражен.

Что за утро выдалось — одни неприятности. Конечно, именно жена уговорила его отказаться от пансионата. Жена торгпреда — этим все сказано. Сколько бы ни зарабатывал Суворов, а его дела, судя по слухам, идут успешно, жена ему не разрешит и гривенник лишний потратить. Она, привыкшая годами сидеть за границей на полуголодном пайке, оправдывавшая свою скупость заботой о сохранении фигуры, до конца дней будет болеть накопительством.

— Да, не ожидал, что вы мне такую свинью подложите, — сказал Петр Максимович. — Теперь хорошего партнера здесь не найти.

Суворов развел руками, выражая свою беспомощность перед волей женщины. «И почему только жены этих торгашей и дипломатов, поживших за границей, сквалыги, как на подбор? — думал Петр Максимович. — И добро бы скупость компенсировалась внешними достоинствами. Морят себя голодом. Читают книги по диетологии, лишь бы лишнюю тряпку купить. Воблы сушеные. Правда, попадаются и среди них… — Грищенко вспомнил одно давнее приключение. — Да, то была ничего, приятная женщина».

— А я с женой, в общем-то, согласен, — сказал Суворов, сморщившись. — Цены здесь действительно сумасшедшие.

— Ясно-ясно, сумасшедшие, — поддакнул Грищенко.

«Ни черта ты не согласен, — подумал он. — Зарабатываешь много, а в теннис играешь дешевой ракеткой. Нравится тебе здесь, а вот уезжаешь. Слушай больше свою бабу. И почему эти дипломаты и торгпреды так боятся своих жен? Почему так зависимы от них? Думают, с разводом придет конец их карьерам? Положением, загранкомандировками, чем дорожить? И стоит ли эта холуйская работа самоограничения во всем?» Грищенко с сожалением смотрел на Суворова, запихавшего в сумку подарок жены.

— Супруга говорит, пора свою дачу строить, — уложив ракетку на место, Суворов сделал глоток кофе. — Знаешь, все откладывали, не торопились с этим делом. Поездки, все такое. Теперь уж пора свой дом строить. С годами начинаешь чувствовать тягу к земле.

— Действительно, к земле тянет, — склонил голову Грищенко.

Он представил себе бывшего торгпреда в его пестром спортивном костюме, торчащего задом кверху на грядке, и чуть не фыркнул.

— Тут уж надо выбирать: или теннис или огород. Что-то одно, — криво усмехнулся он, но Суворов не заметил иронии.

— Сашенька присмотрела приличный участок, почти гектар, двадцать минут на машине от кольцевой…