Заблудившиеся - Андрей Борисович Троицкий

этот лес, крыши автомобилей, оставленных с пятницы отдыхающими, занесены снегом, мужчина и женщина, взявшись за руки, шагают куда-то…

Петру Максимовичу захотелось выйти подышать, потоптаться по снегу. Вздохнув, он отошел от окна. Описав по комнате несколько кругов, он лег поверх покрывала на двуспальную кровать и, раскинув руки по сторонам, уставился в потолок. Отсюда, из спальни, он слышал тихое ворчанье чайника на кухне, детский смех в коридоре.

Его мысли вернулись к этому странному звонку нового референта Лазарева. Грищенко глядел в потолок и терялся в догадках.

«Откуда вдруг взялся этот Хвостов? — спрашивал он себя. — Референт. Ну, пусть референт. Пусть работает недавно. Но почему Лазарев не дозвонился сам? Что могло случиться? Отменяется ли приезд Лазарева сюда, их назначенный разговор?»

Задавая себе бесконечное число вопросов и не ответив ни на один из них, Грищенко беспокойно ворочался на кровати, не находя удобной позы, комкая покрывало, и, наконец, устав от обилия этих безответных вопросов, отправился на кухню и снял с плиты кипящий чайник. Холодильник оставался отключенным с прошлых выходных, но Петр Максимович на всякий случай заглянул в его пустое нутро. Потом, кряхтя, полез в кухонные настенные полки, нашел полпачки высохшего бисквитного печенья, два кусочка сахара в бумажке с надписью: «Аэрофлот».

Заварив растворимый кофе в большой чашке, кинув туда кусочки сахара, Грищенко перебрался в гостиную, прихватив бисквитное печенье. Обосновавшись на диване, он сделал глоток горячего кофе, сбросил шлепанцы и положил ноги на журнальный столик. С усилием отламывая кусочки засохшего печенья, Петр Максимович клал их в рот и маялся в ожидании телефонного звонка.

Хотелось, чтобы недоразумение с Лазаревым скорее прояснилось. «Надо только набраться терпения, — размышлял Грищенко. — Терпение — это как раз то, чего нам больше всего не хватает». Но оставаться в неведении казалось невыносимым. Петр Максимович встал и принялся ходить по комнате, потом возвратился на диван, изводя себя бессмысленными вопросами.

Большинство этих вопросов и неясных подозрений связывалось с новым референтом Лазарева, обладателем приятного баритона Хвостовым.

«Откуда взялся этот Хвостов?» — в который раз спрашивал себя Грищенко, расхаживая по мягкому шерстяному ковру в одних носках. Чтобы отвлечься, он щелкнул выключателем телевизора и постарался вникнуть в пространные рассуждения бородатого мужчины, возникшего на экране.

Мужчина, как понял Грищенко, торговал вокальными способностями своей жены, а самого себя именовал менеджером. «Это по-другому называется, козел ты этакий», — пробормотал под нос Петр Максимович. Он переключил программу, но не по вкусу пришлось и тянущее душу церковное пение.

— Тьфу, черти бы вас съели, — сказал Грищенко.

Выключил телевизор и, сняв трубку с аппарата, послушал длинный гудок. Телефон работал. Опустив трубку, он снова занял место на диване, пристроив ноги на журнальном столике, и допил остывший кофе. «В любой неприятности деловой человек найдет выгодную себе сторону», — сказал Грищенко самому себе. На то он и деловой человек. Если встреча с Лазаревым сегодня все-таки состоится, нужно повернуть разговор так, чтобы выставить Аронова в самом неблагоприятном свете.

Ограниченное существо, жестянщик от рождения, он только на то и годится, чтобы чинить чужие машины. Всякая связь с этим Ароновым бросает тень на чистоплотного бизнесмена. Люди, дорожащие своим добрым именем, постесняются ему руку подать. А нам приходится садиться с ним за один стол, проявлять свое расположение, чтобы жестянщик чувствовал себя как равный. Ничего, конец этому уже виден. Грищенко потер ладони.

Почувствовав антипатию к Аронову едва ли еще не в молодые годы, Петр Максимович находил все новые подтверждения его непорядочности в деловых вопросах, видел новые проявления некомпетентности. «Профан с гонором», — говорил он себе, когда сталкивался с владельцем станции техобслуживания. Тем не менее, в присутствии Лазарева своих оценок из осторожности не высказывал.

Грищенко было известно о связи Аронова с самыми темными подонками уголовного мира, он знал также, что этот жестянщик оказывает Лазареву, а значит и ему, Грищенко, определенного рода услуги, когда возможные или реально существующие проблемы приходится решать с помощью угроз или грубой силы. «Так останется до тех пор, пока человеческая жизнь перестанет стоить дешевле плевка, — утешал себя Петр Максимович. — Значит, такие типы, вроде Аронова, еще нужны. Придется не кривить губы и по-прежнему подавать им руку. Эти правила придуманы не мной, но живем мы, к сожалению, не по моим правилам. А я еще недостаточно богат, чтобы крутить обстоятельства вокруг своего пальца».

Не то чтобы Петр Максимович побаивался Аронова, но, как человек трезвый, практического ума, исходил из того, что связи и способности своего партнера или конкурента лучше переоценить, нежели недооценить. Пока Аронов находился на их стороне, наивно считая себя равноправным партнером, чуть ли не душой компании, опасаться его нечего. Но и долго так продолжаться не может.

Грязную работу Аронов выполнил, заплечных дел мастера пока не требуются, все закончат без него, чистыми руками. Петр Максимович чувствовал, что аппетиты Аронова растут едва ли не день ото дня. Жестянщик поднимал голову, вживался в роль финансового воротилы, этакого денежного мешка, строительного магната. Он всерьез полагал, что каким-то образом влияет на решения Лазарева и Грищенко, был с ними запанибрата.

Такое положение вещей огорчало Петра Максимовича и веселило одновременно. Аронову бросили обглоданную кость, наобещали что-то, а он всерьез поверил, что будет принят на званом пиру как желанный гость. Какая наивность. Прожил большую часть жизни, и все как ребенок, ничему не научился. Спад в строительстве, когда только безумец вкладывал деньги в долгосрочные программы, подошел к концу.

Еще вчера казалось, что запредельные цены на сырье, материалы и оборудование вообще остановят строительное производство на долгие годы. Но все прогнозы полетели к черту. Отрасль начинала подъем, не сегодня-завтра начнется бум, о котором прежде и мечтать не приходилось. Это сумел разглядеть даже тупой жестянщик Аронов, теперь рассчитывавший стать совладельцем домостроительного комбината, всей будущей недвижимости, что еще предстоит построить, и до конца дней, обосновав в мягком кресле задницу, и стричь купоны.

Нет, такой гонорар слишком велик для жестянщика. Пусть и впредь меняет масло в лимузинах, кланяется и перепродает краденые машины, полагая, что этот постыдный факт известен лишь ему одному. Пусть живет и здравствует, но на своем месте. За все услуги он получит соответствующую плату. Но пусть не берет на себя больше, чем сможет донести, пусть не вздумает их шантажировать.

Впрочем, при всех своих связях Аронов слишком осторожен, чтобы пойти против Лазарева или Грищенко. Кишка тонка. Сам-то он наверняка понимает, что не такой крутой, каким хочет казаться. Знает, что и на него управу найти недолго. Ну а сегодня, чтобы долго не тянуть с