О чем рассказали «говорящие» обезьяны: Способны ли высшие животные оперировать символами? - З. Зорина

Наличие промежуточных употреблений склоняет некоторых лингвистов к мысли, что существует одно общее значение (инвариант), охватывающее как частные значения, так и употребления слова. Как нам кажется, наиболее адекватно такую точку зрения отражает следующая схема:

В ней общее значение слова задает семантическое поле употреблений, в котором типичные употребления, образующие частные значения, концентрируются компактно (семантически близки), а нетипичные (промежуточные) употребления рассеяны между ними.

Схема (2а) ставит естественный вопрос: является ли диффузным и общее значение? Иначе говоря, можно ли определенно утверждать, принадлежит данный предмет (свойство, действие) к классу референтов слова или нет? В рамках традиционного подхода единого мнения по этому вопросу нет. Мы полагаем (и будем многократно иллюстрировать это ниже), что о б щ е е з н а — чение слова вполне строго, не диффузно задает полный класс его референтов, тогда как внутренние подклассы референтов, отвечающие частным значениям, являются диффузными, т. е. не имеют четких границ.

5. Недостаточность традиционного подхода. От толкования лексического значения естественно ожидать способности обеспечивать (и объяснять) выполнение двух важнейших семантических функций слова: 1) задание полного класса его референтов и

2) объединение значения слова со значениями других сочетающихся с ним слов (сложение значений). Толкования лексических значений, возникающие в рамках традиционного подхода и схемы знака (1) Слово — Значение (понятие) ^ Класс референтов, не дают адекватного объяснения ни одной из указанных функций.

Проиллюстрируем это на примере слова банан. В современном словаре [БТС] ему дается такое толкование (сокращенный вариант):

(3) банан = ‘ продолговатый, желтого цвета, сладкий, мучнистый плод бананового дерева (= высокого тропического растения с огромными листьями…)’.

Очевидно, что оно задает не полный класс референтов данного слова, а лишь его подкласс — подмножество т и п и ч н ы х бананов-референтов. Вне этого круга оказывается немало пусть и менее типичных, но от этого не менее полноправных референтов, например, зеленый недозрелый, или коричневый перезрелый, или гнилой банан.

Нетрудно убедиться также, что толкование (3) не может адекватно объяснить и вторую семантическую функцию слова — его семантическую сочетаемость с другими словами. Например, выражение зеленый банан вполне корректно и имеет немало референтов. Если исходить из толкования (3), утверждающего, что банан — желтый, оно недопустимо. Аналогичная ситуация и с выражением горький банан. Оно безусловно корректно и может иметь вполне реальный референт. Но опираясь на (3) и характеристику ‘сладкий’, мы неизбежно должны признать такое выражение некорректным.

Перейдем к артефактам — рукотворным предметам. В том же словаре можно прочесть:

(4) стул = ‘род мебели: предмет на четырех ножках, без подлокотников, обычно со спинкой, предназначенный для сидения одного человека’.

Толкование (4) опять же характеризует лишь подмножество типичных референтов. Однако стулья, как известно, бывают и нетипичные, например, на одной круглой или крестообразной ножке в центре сиденья. В кинотеатрах часто используются ряды стульев с откидным сиденьем и на двух ножках, прикрученных к полу, и т. д. Очевидно, что они также относятся к референтам слова стул. Поэтому ясно, что, если исходить из (4), то выражения типа стул на одной крестообразной ножке должны быть признаны противоречивыми. Таковыми они, однако, не являются.

Можно услышать два возражения. Первое — указанные неточности обусловлены упоминавшимся принципом диффузности лексических значений. Это возражение не кажется нам обоснованным, поскольку диффузность относится только к частным значениям многозначного слова и возникает между ними. Что же касается внешней границы, отделяющей корректные употребления слова от некорректных (или референты слова от предметов, ими не являющихся), то она для носителя языка весьма точна, не диффузна. Например, носитель языка назовет бананом и зеленый, и гнилой, и пюреобразный (на тарелке) банан. Второе возражение — нельзя требовать от толкового словаря столь детальной проработки толкуемых значений. Дело, однако, не в ограниченности объема словарной статьи. В следующем пункте мы убедимся, что отмеченные черты свойственны и солидным лексикографическим исследованиям.

6. Проблема описания многозначности. Как уже отмечалось, носитель языка не испытывает никаких трудностей в понимании и употреблении многозначного слова. Однако для лексикографа многозначность — труднейшая проблема. Построить в рамках традиционного подхода точное семантическое описание многозначного слова, позволяющее явным образом объяснить все правильные референции слова и отделить их от неправильных, обычно не удается. Не помогает и формулировка общего («инвариантного») значения, поскольку оно оказывается еще менее точным.

В недавней монографии [Рахилина 2000] подробно проанализированы употребления многозначного прилагательного старый с предметными именами и сформулировано такое общее значение (инвариант): ‘возникший / начавший свое существование / созданный давно относительно момента речи’ (с. 201).

Данная характеристика является типичной и охватывает множество типичных употреблений этого слова. В то же время она не обладает требуемой точностью и эксплицитностью, потому что не объясняет, насколько «давно относительно момента речи» должен был «возникнуть или начать существовать объект», чтобы его можно было считать и называть старым. Эта неопределенность усиливается еще тем обстоятельством, что слово старый может быть применимо к недавно возникшим предметам, а может быть, напротив, неприменимо к предметам, возникшим давно.

Кратко проиллюстрируем сказанное. Дочь, собираясь на школьную вечеринку, говорит матери: Я не надену это старое платье, имея в виду платье, купленное полгода назад и надетое ею лишь несколько раз. По мнению дочери, оно стало старым, поскольку вышло из моды. При этом ясно, что оно «возникло недавно».

Другой пример. О костях мамонта, обнаруженных при археологических раскопках, нельзя, как ни странно, сказать *старые кости, хотя они, конечно же, возникли давно. В то же время старый человек вполне может сказать о себе Пойду погрею / попарю свои старые кости.

Обратимся теперь к многозначным глаголам. В специальном исследовании [Розина 2001], посвященном глаголу брать / взять, выделено 14 значений, охватывающих в совокупности почти все его основные употребления. Однако границу, отделяющую корректные употребления глагола от некорректных, они все-таки не задают. В частности, ни одно из них не позволяет разграничить следующие употребления. Представим себе ситуацию: мальчик нашел на улице перочинный ножик и принес его домой. Почему-то нельзя описать эту ситуацию фразой *Мальчик взял ножик на улице. Если же ножик был в комнате его товарища Пети, наиболее подходящей будет именно фраза Мальчик взял ножик в комнате Пети.

Приведем еще три примера, показывающих, что носитель языка имплицитно умеет отделять действия — референты глагола брать / взять от весьма сходных действий, не являющихся референтами.

1) Фраза Маша взяла ванну указывает, что Маша воспользовалась общественной ванной, например в бане. Если же Маша приняла ванну у себя дома, употребить фразу почему-то уже нельзя (нужно сказать: приняла).

2) Представим себе такую ситуацию: нападающий Рональдиньо с ходу бьет по воротам соперника, но вратарь ловит мяч. Комментатор восклицает: Вратарь берет удар Рональдиньо! Изменим ситуацию: допустим, тот же Рональдиньо, преследуемый соперниками, неудачно отпасовывает мяч теперь уже своему вратарю, который с трудом его ловит. В этой ситуации фраза *Вратарь берет удар Рональдиньо уже некорректна (не вполне ясно почему, ведь вратарь также спасает команду от гола).

3) Ведущий телевикторины вполне может сказать участнику, ответившему на его вопрос Молодец, взял трудный вопрос. Однако в устах отца, получившего от сына ответ на свой вопрос, эта фраза будет уже некорректной.

Сказанное верно и в отношении многозначного глагола играть. Общеизвестна точка зрения Л. Витгенштейна, считавшего, что референты слова игра объединяет «не что-то общее», а частные свойства («фамильные сходства»), различные для разных типов игр (Витгенштейн 1985: 108–109]). Однако «фамильные сходства», как кажется, неспособны объяснить удивительную стихийную (не поддержанную никакими словарями) согласованность носителей языка в употреблении фразы Х играет. С одной стороны, они «правильно» (в согласии друг с другом) называют этой фразой самые различные и совершенно непохожие «игровые» действия человека: играет девочка с куклой (в дочки-матери) / теннисист / шахматист / актер / музыкант и т. д. С другой стороны, они столь же согласованно отклоняют весьма схожие с ними «неправильные» референции. Например, в теннис играют, а в бокс — нет (ср. некорректность фразы *Они играют в бокс — о боксирующих спортсменах); если шахматисты анализируют уже сыгранную партию, то плохо сказать *Они играют в шахматы, хотя и противоборство, и шахматные правила при этом сохраняются). Если пианист солирует, нормально сказать Он прекрасно играет, если же аккомпанирует солисту, то так сказать о нем уже нельзя, можно лишь: Он прекрасно аккомпанирует / исполняет (но не *играет) свою партию.