Дипломат - Джеймс Олдридж.

Он вышел вслед за остальными, и с минуту они все трое молча стояли на снегу, не желая думать ни о себе, ни об Асквите, ни о завтрашнем отъезде. Казалось, этот отъезд ничего не решает. Отношения между ними тремя не определились окончательно, и у каждого оставались какие-то сомнения. Но Кэтрин несколькими словами сразу внесла ясность во все.

– Ну, будьте здоровы оба, – сказала она. – Очень рада была с вами обоими познакомиться. – Она соединяла их вместе и разделывалась с ними заодно.

Это так подчеркивало ее равнодушие, что в Мак-Грегоре снова вспыхнула злость. К удивлению своему, он обнаружил, что надеялся увидеть Кэтрин не столь безразличной, не столь безжалостно ставящей точки над «и». Ему хотелось, чтобы она все исправила на прощание, как будто одним словом или одним движением можно было это сделать. Но она могла хотя бы подать ему надежду на будущее, на встречу в Лондоне, например. Впрочем, тогда сама Кэтрин должна была быть другой. У этой Кэтрин с Мак-Грегором все было кончено. Перемирие, навязанное им Асквитами, было всего лишь внешней уступкой с ее стороны. Но в Мак-Грегоре эти минуты взаимной терпимости возродили надежду – почти помимо его воли, но все-таки возродили. Сидя у Асквитов, он все время не сводил глаз с Кэтрин, повторяя себе, что, быть может, видит ее последний раз в жизни. И от одной этой мысли его гнев проходил. Но вот она его снова оттолкнула. Это небрежное прощание делало разлуку окончательной и бесповоротной.

– Может быть, зайдем ко мне выпить кофе? – предложил Эссекс.

– Нет,- сказала она. – На этот раз возьмите с собой Мак-Грегора.

Эссекс решил, что эта реплика рассчитана не на него, а на Мак-Грегора. Он в ней увидел прямое указание, что у Кэтрин вовсе не все кончено с Мак-Грегором. Достаточно было посмотреть, как она стояла, глядя прямо в лицо Мак-Грегору, даже не поворачиваясь в его, Эссекса, сторону. Она явно ждала от Мак-Грегора какого-нибудь слова, движения. Эссексу это не понравилось; он снова почувствовал, каким серьезным препятствием может явиться Мак-Грегор в его отношениях с Кэтрин. Нет, вовсе у нее не все кончено с Мак-Грегором.

Но пока Эссекс раздумывал об этом, Кэтрин повернулась и ушла.

– Странно, – сказал Эссекс. – Все вообще какие-то странные, – добавил он с раздражением в голосе. – Постарайтесь завтра не опоздать, Мак-Грегор. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, – ответил Мак-Грегор.

Как бы то ни было, но утро выдалось ясное. Они стояли посреди аэродрома и смотрели, как грузят в самолет их багаж. Они пили горячий кофе, который им подал шофер посольской машины. С самого утра они наливались кофе: кофе до завтрака, кофе за завтраком, и вот теперь еще на дорогу. Но это приятно бодрило и к тому же отвлекало внимание от монотонного гула разогреваемых моторов, доносившегося с другого конца поля. Самолет был уже готов к отлету, и русский экипаж занимал свои места. Пилот сказал Мак-Грегору, что можно садиться. Это был маленький седой человек в кожаной куртке, пестревшей орденскими планками. Корин из министерства иностранных дел стоял возле Эссекса, тоже держа в руках чашку кофе, и обменивался с ним прощальными приветствиями. Мак-Грегор нетерпеливо топал озябшими ногами.

– Я позабыл вернуть вам книгу Никольсона, – говорил Эссекс Корину. – Боюсь, что я ее уложил в чемодан.

– Не важно, – сказал Корин, пожимая ему руку. – Она скоро должна выйти на русском языке. Буду очень благодарен, если вы пришлете мне его следующую книгу.

– Непременно пришлю, – обещал Эссекс.

В дальние ворота вдруг въехала машина и подкатила к самолету. Из машины вышла Кэтрин в своей меховой шубке и в высоких ботах, а за ней двое мужчин и мисс Уильямс. Кэтрин бросилась к отъезжающим.

– Хэлло! – закричала она. – Подождите нас.

– Кэти! – сказал Эссекс. – Что вы еще затеяли?

– Это Хэмбер и Стайл. Они хотят лететь с вами.

Оба корреспондента держали в руках чемоданы, и Хэмбер объяснил, что разрешение на выезд у них есть, иранская виза тоже, и вообще все в порядке, а потому они просят Эссекса прихватить их с собой.

– Ну что ж, – сказал Эссекс. – Садитесь.

– Прелестно, – сказал Хэмбер, и оба побежали к самолету.

– Вам тоже пора садиться, Мак-Грегор, – сказал Эссекс.

Рядом с Мак-Грегором стояла мисс Уильямс и спрашивала, как его найти в Лондоне. Он дал ей адрес.

– Если мне не удастся попасть в Париж, я приеду в Лондон, – сказала она. – Надеюсь, мы увидимся. Ну, до свидания. Мне очень жаль, что вы уезжаете.

Мак-Грегор остановился перед Кэтрин.

– Почему вы не летите с нами? – неожиданно спросил он.

Кэтрин перестала дышать на свои озябшие руки. – А вы бы хотели?

– Да, хотел бы.

Она секунду колебалась, потом решительно покачала головой.

– Теперь уже поздно – сказала она.

– А может быть, нет.

– Вы сами знаете, что поздно.

Он молча кивнул и, повернувшись спиной к ней, полез в самолет. Он сел в ближайшее кресло и стал смотреть в окно. Эссекс что-то говорил Кэтрин, и Мак-Грегор понял, что он тоже зовет ее лететь с ними. Кэтрин покачала головой и шутливо стала подталкивать Эссекса к самолету, а потом отошла к Корину и мисс Уильямс. Как только Эссекс поднялся в самолет, механики убрали лесенку и захлопнули дверь. Эссекс грузно опустился в кресло впереди Мак-Грегора, протер перчаткой стекло и помахал Кэтрин.

Но Кэтрин уже шла к своей машине. Только Корин и мисс Уильямс стояли и смотрели, как самолет, подпрыгивая, пробежал по взлетной дорожке, оторвался от земли и понесся прочь от Москвы.

Книга вторая: «Мак-Грегор»

«О, яблоки земли! Они, как маленькие солнца, согревают зимой ваши желудки! Как летний зной, пропекают ваше озябшее тело; как легкие шатры, защищают вас от ветра. О, яблоки земли!»

Мак-Грегор остановился послушать старого продавца, нараспев расхваливавшего свой товар – бататы, которые он пек на углях небольшой жаровни, пристроенной на тележке. Эр елмази – яблоки земли. Эта тележка попрежнему стояла посреди базарной площади Майдан-и-Шах, и седины в щетине на темном, морщинистом лице старика как будто и не прибавилось. Его длинные и очень грязные пальцы так загрубели, что он, не обжигаясь, перебирал горячие, лопающиеся от жара клубни. Продавец поднял голову, и Мак-Грегор подождал немного, не узнает ли он молодого чужестранца, который покупал у него бататы лет тринадцать-четырнадцать назад. Но в воспаленных глазах старика не отразилось ничего, кроме легкого недоумения и как бы укоризны иностранцу за пристальный взгляд. Мак-Грегор посмеялся в душе над собой и над стариком и пошел дальше.

Он медленно поднимался широкой улицей по направлению к английскому посольству. Улица уходила к северу и кончалась у последних отрогов нависавшего над Тегераном хребта Эльбурс. Мак-Грегор видел прямо перед собой высокие гранитные пики, круто врезавшиеся в синее небо. Они были покрыты снегом, и их выветренные склоны поднимались сразу же за предместьями Тегерана. Ущелья и расселины были занесены снегом, и все там стыло в ледяном молчании.

Хорошо было вернуться на родину, к этим крутым склонам и высоким пикам Эльбурса, но по-настоящему он почувствует себя дома, лишь когда снова увидит невысокое плато, которое скрыто горами там, на западе, со стороны Казвина. Думая об Иране, он прежде всего вспоминал вот эту каменистую, выжженную, суровую возвышенность, постепенно переходившую за Эльбурсом в плодородную равнину. Лишь увидев глинобитные домики, на которых оседает желтая пыль, зеленые виноградники, высокие тополя и пологие известковые холмы, он излечится от своей давнишней тоски по родине.

А пока что Тегеран не соответствовал романтическим воспоминаниям Мак-Грегора. Ему не понравились ветхие дощатые лавчонки, которые обзавелись теперь застекленными окнами и торговали всякой европейской завалью: будильниками, перочинными ножами, гребенками, шпильками, поддельными драгоценностями и второсортным готовым платьем. Тегеран стал уродливым сколком с европейского города. По улицам ползли разбитые, дребезжащие автобусы. Извозчичьи клячи еле передвигали ноги. Тележки водовозов, мулы, вереницы верблюдов с угрюмым упорством следовали своим стародавним путем по широким улицам и как бы издевались над новой личиной города. Тегеран был такой же, каким Мак-Грегор знал его всю жизнь; но теперь, взглянув на него новыми глазами, он впервые увидел все безобразие и убожество иранской столицы. Европейская личина не могла обмануть Мак-Грегора. Он знал, что широкие улицы, мраморные здания банков и американские автомашины – только фасад, что, например, вот эта особенно широкая улица за поворотом позади здания телеграфа суживается и выходит на тесную базарную площадь, где дома жмутся один к другому и люди весь день покупают, продают, едят, пьют, полощутся в грязных арыках. И все же, по сравнению со старым городом, широкие проспекты были явным шагом вперед в благоустройстве Тегерана.