Десять жизней Мариам - Шейла Уильямс

руководила, вникая во всё, что происходило в Итонстопе. Говорила и убеждала. И никогда не отказывалась ни от какого дела, впрягалась без лишних разговоров и тянула вперед. Я усмехнулась: ее отец всегда так поступал. Маккалох не болтал, что «неплохо бы заняться», – он вообще предпочитал рта не раскрывать, – а засучивал рукава. Ну, а я держалась с краешка, в тени, принимала роды, залечивала сломанные руки и ноги, заваривала травы, чтобы успокоить людям нутро. И каким-то образом мы с шотландцем зачали дочь, которая не боялась ничего и никого и всегда говорила, что думала. Удивительно, что они с Родамом так долго прожили вместе. А еще в перерывах между собраниями женских групп, церковными мероприятиями, учебой и боги знают чем Трехцветка умудрилась произвести на свет шестерых детей. Не знаю, как и когда ей удалось зачать их, родить и воспитать! Но теперь я живу с младшим внуком и его семьей.

– А вот и она! – Голос Фанни возвестил о прибытии моей дочери.

– Кто это с ней? – удивился Николас.

Я заинтересовалась и слегка повернула голову влево, присматриваясь здоровым глазом. В гору, громыхая, взбирался фургон, я услышала его и увидела дочку, ее черно-рыжеватые волосы сияли на полуденном солнце: заставить эту женщину надевать шляпку я так и не смогла. Рядом сидел мужчина, приятный лицом, смуглокожий, в костюме, шея перехвачена ярко-белым воротником.

Хм, подумала я. Еще один проповедник. Итонстоп служил им столбовой дорогой. Пока Трехцветка натягивала поводья, останавливая лошадь, Ники прошагал вперед, а Фанни вышла из кухни, вытирая руки о фартук и щурясь от полуденного солнца.

Дочь, ее сын и невестка о чем-то пошептались, а затем незнакомец спрыгнул с повозки и протянул руку Трехцветке. Та разгладила платье и достала корзину. Приезжий жестом предложил ей идти первой, и она, кивнув, что-то ответила. Ага, у дочки завелся поклонник. Дочка вдовела уже несколько лет, шибко горевала, когда Родам скончался… Но время идет. Она уже не молодая, но по-прежнему красивая женщина, и мне не нравилось, что она одна. Александру тоже. Хоть он и забрался далеко – в Вашингтон, округ Колумбия, где сделался начальником: отвечал за всех лошадей в пожарном депо, – но тоже беспокоился о ней. Письмо за письмом слал. Я знаю, потому что дочка читала их мне и всегда отвечала одно и то же: «Нет, мама. Нет, Сандр. Откуда у меня время на мужа?» И была права: всяких дел и задумок у нее выше головы. Но сейчас, глядя, как Трехцветка идет ко мне, а рядом мужчина, я задавалась вопросом, уж не передумала ли она.

Дочка рассмеялась. Мужчина тоже засмеялся в ответ. И у меня перехватило дыхание.

Смех был грудным, мягким и теплым. И прозвучал до странности успокаивающе и знакомо. Сердце сжалось. Я прищурилась, когда они подошли ближе. И пожалела, что отказалась от подарка Александра, который хотел купить мне эту модную безделушку – очки. Мужчина остановился у подножия холма, а Трехцветка двинулась дальше.

– Мама, – сказала она, и ее красивое лицо засияло в теплом солнечном свете. – Я хочу познакомить тебя кое с кем. Он проделал долгий путь из Техаса, чтобы увидеть нас. А точнее, тебя. – И глянула через плечо. – Вот, мама, это преподобный Холланд. Э-э-э… преподобный, это моя мать, Мариам Присцилла Грейс. Мы ее зовем мама Грейс.

Мужчина поднялся по дорожке и остановился, крутя шляпу в руках. Затем низко поклонился и улыбнулся.

– Миссис Грейс, мэм, для меня большая честь познакомиться с вами. – Голос его оказался глубоким и бархатистым, и его вибрации пульсировали в ласковом воздухе позднего лета. У меня вдруг волосы на затылке встали дыбом. Я уже слышала этот голос раньше, когда-то давным-давно. Вибрации взвихрились вокруг меня, и воздух потяжелел, словно приближалась гроза.

– Преподобный, – медленно произнесла я. – Дочь сказала, ты приехал издалека. Наверняка ведь устал. Сядь и поведай нам о своем путешествии. Трехцветка, принеси преподобному… Холланду, чего-нибудь холодненького… попить.

Дочь усмехнулась и ушла, шурша юбками.

– Не позволяйте ей вас запугивать, преподобный Холланд. Маме нравится делать это теперь, когда она достигла возраста жены Мафусаила.

Я не особо разбиралась в Библии белых, но некоторые истории знала, в том числе историю Мафусаила.

– Жена Мафусаила умерла молодой! – крикнула я дочери вслед. – И вообще, покажите мне женщину, которая вытерпит мужчину девятьсот лет и не захочет удрать от него в могилу!

Смех Трехцветки и Ники наполнил летний воздух.

– И откуда ты приехал? – Я внимательно смотрела на сидевшего напротив молодого человека с таким знакомым лицом, знакомым голосом и знакомым смехом.

– Из Адамса, штат Техас, мэм, – ответил преподобный. – Это маленький городок, а по правде говоря, просто местечко у дороги. Недалеко от границы с Луизианой. Вы там бывали?

– Нет, голубчик, – отозвалась я и задала ему еще один вопрос.

А потом еще. И, признаться, делала это только для того, чтобы услышать звук его голоса. Словно у меня на руке был ожог, а его голос был бальзамом, который успокаивал боль.

– Расскажи мне о своих предках, – попросила я.

– Прошу, преподобный Холланд, – прервал меня голос Трехцветки. Ники принес с крыльца небольшой столик и пристроил прямо на землю рядом со мной. Трехцветка поставила на него поднос со стаканами, печеньем (ванильным, которое я люблю) и кувшином такого холодного чая, что стенки запотели. Потом налила мне стакан.

– Это тебе, мама, – и, улыбнувшись, протянула такой же преподобному Холланду. – Надеюсь, мама не забрасывает вас вопросами. Ей нравится, когда ее считают кроткой и мягкой.

Я почувствовала на предплечье теплую ладонь дочери.

– Но это не так. Она неистовая.

– Вовсе нет! – возразила я. – Не придумывай!

Смех Трехцветки хрусталем рассыпался в воздухе.

– Да что ты, мамочка, это же отличное слово. Это означает, что ты сильно чувствуешь. И вообще сильная. Очень сильная, учитывая, через что тебе пришлось пройти в жизни. – Ее голос прервался. Я посмотрела на дочь с удивлением и увидела, что у нее на глазах – теплых золотисто-коричневых, цвета кленового сиропа, как у отца, – показались слезы. Почему?

– Ваша дочь рассказала мне, миссис Грейс, что у вас была насыщенная жизнь. Я с удовольствием послушал бы ваши истории, если захотите ими поделиться.

Я на мгновение задумалась об этом, а потом снова обратилась в слух, потому что, ну, потому что, когда он говорил, я снова ощутила те вибрации, завихрения. Они означали, что в моей жизни вот-вот произойдут перемены, хорошие или плохие.

– Не сочтите меня грубой старухой, преподобный, но хотелось бы сначала услышать о вас. Кто ваши предки, откуда вы, как там оказались ваши родители? Вот вы, лично вы, откуда, говорите, приехали?

– Из Адамса, штат Техас, мэм, –