Под каблуком у Золушки - Елена Лабрус

— О, — встала она и пройдя пару шагов обернулась, — как многое в нашей жизни случается несвоевременно. Я не любила тебя, а ты влюбился. А теперь ты женат, а я люблю тебя.

— Не начинай, умоляю тебя! — он встал и пошёл к ней, отступающей от него спиной.

— Я всё сделала неправильно. Мстила, когда могла просто любить. И люблю, — она подняла ладони вверх, — когда надо мстить. Я не оправдала надежд матери, не смогла разглядеть то единственное, что для меня важно. И даже то, что сама задумала, не смогла довести до конца.

— У тебя вся жизнь впереди, Роб, — он догнал её и пошёл рядом. — Я тоже не сразу понял, чего на самом деле хочу, и кто мне нужен. И много было в моей жизни того, что и вспоминать-то не следует, но примириться с собой, таким как ты есть всегда трудно.

— Я даже не подозревала, что тебя украла моя мать, — остановилась она. — Вывезла в моих вещах по моим документам куда глаза глядят. Села в первый попавшийся самолёт, оставила тебя где попало и вернулась как ни в чём не бывало. И даже поддерживала твоих родителей, и помогала с твоими поисками.

— Меня усыновила медсестра того дома малютки, куда меня подкинули. Она рассказывала, что я мало плакал, но смотрел всегда так внимательно, словно пытался понять, что же мне говорят. Она пыталась говорить со мной по-казахски, и тогда я словно узнал какое-то слово и улыбнулся. Так я и стал её маленьким казашонком.

— Наверно, мы могли бы вырасти вместе, — она повернула к дому. — А на днях я подумала, что даже могли быть сводными. Я часто думала о том, ненавидела бы моя мать меня так сильно, будь я дочерью Альвареса?

— Не думаю, что она тебя ненавидела. Просто то, что она сделала, разрушило не только её жизнь.

— Ненавидела, Кай, — она взялась за руку, протянутую ей Каем на лестнице. — А я всю жизнь хотела, чтобы она мной гордилась. Училась лучше всех в школе, бегло говорила на испанском и французском, рисовала, разбиралась в искусстве, хотела поступить в Дартмутский колледж.

— Тогда ты должна быть ей благодарна, что она постоянно заставляла тебя идти вперёд, становиться лучше, не сдаваться.

— Да, пока однажды она не выстрелила себе в висок.

Роберта не пошла в дом, и, пройдя мимо кухонных окон, повернула к сараю.

— Что ты там ищешь? — заглянул в его тёмные внутренности Кай.

— Что-нибудь тяжёлое, — громыхала она каким-то инструментом.

Она вышла, сгибаясь под тяжестью ржавой кувалды, вылитой из цельного куска металла вместе с ручкой.

— Ого! — подхватил её орудие Кай. — И куда мы идём?

— Направо, — показала она пальцем.

В свой первый приезд, когда Кайрат приехал на остров один, он провёл здесь два дня, облазив его вдоль и поперёк. Он знал, что находится справа. Тропинка, ведущая к могиле её матери.

— Она завещала похоронить себя на берегу?

— Нет, — Роберта даже не удивилась его вопросу. — Я не могла с ней расстаться, не могла поверить в её смерть. Я решила похоронить её здесь. Значит, это был ты?

— Когда?

— Господи, Кай, — улыбнулась она, словно шла на прогулку, а не совершить акт вандализма. — Ты посадил на её могиле синие виолы. Ты покрасил памятник.

— Она была очень красивой женщиной, — Кайрат вспомнил единственную, найденную им в интернете фотографию.

— Я раньше гордилась тем, что похожа на неё. А теперь лишний раз не хочу даже смотреться в зеркало, — она споткнулась, Кайрат успел её подхватить.

Он разрешил ей держаться за свою руку, и она просто держалась, не вызывая у него желания отойти от неё подальше. И она не казалась ему фальшивой. И не казалась опасной. Разрушенной, потерянной, отчаявшейся, какой угодно, только не опасной.

Он прослушал все аудиозаписи, что были у них с той квартиры где она безвылазно сидела. На каждой из них она плакала. Пока женщина плачет, она не способна на месть.

И он всё ждал, что она успокоится и задумает новую пакость, но пока он не видел в ней никакой уверенности в себе.

Он поставил перед ней кувалду. Пусть крушит, он не против. Она была достойным противником, могла бы стать отличным другом, но не ему. Нет, он ей спину больше никогда не подставит. И пусть она избавится от этой застарелой боли, от вины, в которой не виновата.

Она закрыла глаза и начала читать по памяти:

— Для жизни жизнь! Вон пенные буруны

У сизых каменистых берегов.

Вон красный киль давно разбитой шхуны.

Но кто жалеет мёртвых рыбаков?

В сыром песке на солнце сохнут кости...

Но радость неба, свет и бирюза,

Ещё свежей при утреннем норд-осте —

И блеск костей лишь радует глаза.

— Бунин? — спросил Кайрат и стойкое ощущение дежавю заставило его оглянуться.

Слепящая синева воды блестела за деревьями. И гулкая тишина, которую он до этого не замечал зазвенела в ушах.

— Почему так тихо?

— Будет шторм, — сказала Роберта и подняла кувалду.

Кай сделал два шага в сторону, чтобы не попасть под осколки. Но она подержала ржавую дуру на плече, и передумала.

— Мне жалко твои труды, — бросила она кувалду.

— Да, старушка, которая отдала мне эти цветы со своего подоконника просила за ними хорошо ухаживать, — он улыбнулся, глядя на её спокойное лицо. — Клянусь, я купил мешок самой дорогой земли, чтобы посадить их здесь.

— Я только что пожалела, что бросила эту кувалду не в тебя. Не рви мне душу. — Она развернулась и пошла обратно к дому. — К чёрту всё! Мне сегодня тридцать, и я хочу напиться.

Он пошёл с ней на яхту за продуктами — брикетами замороженных полуфабрикатов в порционных упаковках. Пицца, лазанья, паэлья — читал Кай на упаковках, пока Роберта перекладывала их в коробку из большого холодильника.

— Ого! — брякнул он наручниками, пристёгнутыми к ещё сохранившему хромированный блеск поручню. — Здесь я смотрю уже кого-то пытали.

— Это для тебя, — улыбнулась она. — И будешь себя плохо вести, могу и передумать тебя помиловать.

— Сильно же тебе придётся постараться, чтобы затащить меня сюда,