Под каблуком у Золушки - Елена Лабрус

Под каблуком у Золушки

Елена Лабрус

Пролог

Этот день изменил её жизнь навсегда. Но не ленивая судьба стала тому виной. Оксанка сама решила, что Кайрат должен стать её первым парнем.

Да, ей всего шестнадцать, а Каю двадцать. Но через неделю он укатит в столицу и может быть никогда не вернётся. А её родители улетели в отпуск. Эти два уникальных обстоятельства — пустая квартира и нечаянно обнявший её Кайрат — могли никогда не сложиться вместе. Но они совпали, и она рискнула.

— Я помогу, помогу, — устало встал Кайрат с залитой вечерним солнцем лавочки и забрал у неё мешок. — Я же сказал — помогу. Зачем ты его схватила?

Его голое горячее плечо скользнуло по её руке, когда он наклонился, и Оксанку бросило в дрожь от этого невинного прикосновения.

Вчера было ещё хуже. Вчера он столкнулся с ней в дверях.

Она выбегала из дома, а он заходил. Она налетела на него, оступилась, но он её подхватил и какую-то секунду держал в своих объятиях.

Она умерла, воскресла, а потом снова умерла, когда он её отпустил. И она помнила свой первый посмертный выдох и живительный вдох с запахом сырой травы и мокрых елей.

Вчера был дождь, и он пропитался его упоительной свежестью. А сегодня солнце и он пахнет жжёным сахаром и псиной. А нет, это не он. Это его сестра Данка сосёт самодельный леденец на зубочистке, и любопытный пёс Шарик тыкается носом ей в ногу. Испортили такой момент!

— Я думала донесу сама, — она пожимает плечами и делает за его спиной большие глаза Данке: «Я не виновата!». Её лучшая подруга разводит руками: «Да, ладно!»

Он поставил мешок перед калиткой и повернулся:

— Уверена, что он нужен тебе сегодня?

«Абсолютно. Стопроцентно. Железобетонно. Зуб даю, как уверена».

— Да.

— Тогда подожди, я хоть переоденусь.

И он уходит, тенью проскальзывая мимо, торопясь в обратном направлении в дом и делая широкие шаги.

Он смугл, черноволос и экзотически эффектен. Правда, Оксанкина бабушка с детства называла его «чуркой», но она и внучку свою называла «белобрысой конопатой дылдой». То белобрысой, то конопатой, хотя веснушки у Оксанки появлялись только к лету, а пшеничного оттенка волосы больше русые, чем блондинистые.

— Зачем тебе эта земля? — Данка вытащила изо рта леденец.

— Для цветов, — пожала плечами Оксанка.

— В августе? — недоверчиво сморщилась подруга.

«Вот пристала! Да, может быть, идея и не блестящая, но работает».

— Для комнатных же цветов. Кого подсыплю, кого пересажу.

— Тогда пусть несёт, раз обещал.

Правда, с количеством сырой огородной земли она, конечно, погорячилась.

Всю дорогу он молчал, а дотащив мешок до третьего этажа окончательно запыхался. Он тяжело опёрся руками о перила, опустив голову, пока она открывала дверь.

Дрожащие пальцы её не слушались, ключ третий раз промазывал мимо замочной скважины — она нервничала, она боялась, что он уйдёт.

Сумрак квартиры встретил их прохладой.

Он поставил неподъёмный мешок в прихожей и, задрав футболку, вытер вспотевшее лицо. Кубики пресса, плоская резинка трусов, острые щупальца татуировки, заползающей с бедра на живот — она увидела больше, чем могла вынести за один раз.

— Дашь водички? — он тяжело выдохнул.

Его не смутил её взгляд. Его, наверно, невозможно смутить. Это сейчас он поступил учиться в какой-то престижный институт, а до этого работал в стриптиз-клубе. И Оксанка боялась даже думать кем.

И она смотрела не на него, а на открытую за его спиной дверь. Если он её не закроет, она поглотит его как портал в параллельный мир — они больше вряд ли встретятся в одной галактике.

— Да, конечно. Водички.

На негнущихся ногах, выставив перед собой руки, как ржавый робот она прошагала на кухню. Робот с нечеловеческим слухом. Она слышала всё: как мягко щёлкнул замок, как трещали липучки на его сандалиях, как шлёпали его босые ноги по полу, и как заскрипел косяк двери под его навалившимся плечом.

— Желательно холодной.

Она растопила бы для него арктические ледники, но всего лишь бросила в кружку кубики льда из холодильника.

Господи, какая же она дура! Она думала, что самое сложное затащить его в квартиру. А что, оставшись с ним наедине, она тупо не будет знать чем его заинтересовать, ей и в голову не пришло. Так и стояла рядом с ним, не в силах ни отойти, ни прикоснуться, ни заговорить.

Он сделал несколько больших глотков, шумно выдохнул, а она, глядя на капельку воды, заблестевшую на его губе, сглотнула. Её тянуло к его губам как магнитом. Она наклонилась под воздействием этого магнитного поля и вздрогнула — в его руке ледяная кружка, а на ней короткий топ.

— Прости, — он убрал кружку, и она забыла выдохнуть под его внимательным взглядом.

Кровь пульсировала в лёгких, стучала в груди, отзывалась эхом в висках.

— Кай, — выдохнула она его имя хриплым шёпотом.

Он протянул руку, заправил за ухо прядь её волос, сосредоточившись исключительно на этой пряди, а потом подхватил за затылок и впился губами в её губы. Нежно, волнующе, мягко. Он словно высасывал кровь из ранки, но это всего лишь остатки её благоразумия растворялись в его холодном рту.

Она скрестила руки у него на шее, он прижал её к себе одной рукой. Перед закрытыми глазами поплыли пятна и круги. Этот цветной калейдоскоп мелькал за веками, но закручивался плотной пружиной внизу живота.

Он развернулся вместе с девушкой. Он прижал её к стене. О стол ударилась кружка. И его кулаки зло ударились в стену над её головой. Он смотрел на неё сверху вниз. Нет, он испепелял её взглядом, прожигал насквозь.

— Ты слишком маленькая.

— Мне уже шестнадцать.

— Ты как моя сестра.

— Я не твоя сестра.

— Я не могу.

Он отстранился, отвернулся, засунул руки в карманы. Он согнулся, словно его ударили под дых, и выдохнул, словно только что снова поставил на пол тяжеленный мешок.

— Я не могу, — повторил он, словно она чего-то уже попросила.

Неужели это так явно?

— Кай, — она пыталась подойти, но он отступил, отстраняясь от неё руками. — Кай, пожалуйста! Пусть это будешь ты. Иначе мне придётся ждать следующего года, а если ты не приедешь, то следующего. Но